19 ИЮНЯ 1953 г. двое американцев, Этель и Юлиус Розенберги, были казнены на электрическом стуле в тюрьме Синг-Синг. Их обвинили в сговоре с целью шпионажа — обвинение, которое они отрицали.
Даже когда обоих Розенбергов препроводили в мрачную камеру Синг-Синг, где их должны были казнить, то позаботились об установке там телефона с прямым проводом в кабинет Эдгара Гувера, тогдашнего шефа Федерального бюро расследований, где руководящие должностные лица собирались в ожидании звонка, который так и не прозвучал.
Этот телефонный звонок означал бы, как они надеялись, что чета Розенбергов после трех лет тюремного заключения наконец сдалась, «признала вину». Одно слово о том, что они «готовы сотрудничать», незамедлительно вызвало бы распоряжение об остановке казни.
С 6 марта по 5 апреля 1951 г. в США состоялся один из наиболее нашумевших судебных процессов, нашумевший не только потому, что в центре его была проблема «утраты монополии США на атомное оружие».
Количество публикаций, изданных в США относительно этого судебного процесса, огромно.
Большинство авторов сходятся в том, что суд над Розенбергами — это откровенно политический суд, порождение холодной войны.
Рассмотрим последовательно этапы судебного процесса.
В обвинительном акте фигурировали: Дэвид Гринглясс, Юлиус Розенберг, Этель Розенберг, Мортон Собелл и советский вице-консул Яковлев (отбывший в СССР в 1946 г.). Из них один Гринглясс признал себя виновным и явился (вместе со своей женой) свидетелем обвинения против Розенбергов.
Им было предъявлено обвинение в заговоре с целью совершения шпионажа в военное время (по закону о шпионаже 1917 г.).
В Конституции США говорится: «Под словом «измена» Соединенным Штатам следует разуметь только восстание против них с оружием в руках, присоединение к их врагам, оказывание помощи и содействие этим врагам. Никто не может быть признан виновным в измене иначе как на основании двух свидетельских показаний о том, что преступное намерение перешло в действие, или на основании собственного признания, сделанного на суде».
К Розенбергам был применен закон о шпионаже 1917 г., предусматривавший максимальное наказание в 20 лет тюремного заключения для мирного времени, для военного — до 30 лет тюрьмы или смертная казнь. Но за все прошедшее с 1917 г. время смертный приговор не выносился ни разу — даже осужденные за шпионаж в пользу фашистской Германии и милитаристской Японии приговаривались к десяти годам заключения. И только виновность в «преступлении века» — потере США ядерной монополии — стала основанием вынесения смертного приговора.
Каково же было обвинение. Оно базировалось на нарушении подпункта (а) ст. 22 закона о шпионаже 1917 г. В законе состав шпионажа определяется так:
«Если кто-либо, с намерением или не имея причины полагать, что это может быть использовано во вред Соединенным Штатам или с целью предоставления преимущества иностранному государству, передаст или переправит… какому-либо иностранному правительству».
В обвинительном акте Розенбергам вменяется в вину следующее:
«6 июня 1944 года или приблизительно в этот день… Юлиус Розенберг (и другие)… участвовал в заговоре… с намерением или имея причины полагать, что это может быть использовано для предоставления преимущества иностранному государству, усиления научного потенциала Союза Советских Социалистических Республик…»
Как же так? Нет фразы «может быть использовано во вред Соединенным Штатам». Но ведь это же элемент состава шпионажа. Причем шпионаж наказывается смертной казнью (и в том числе в военное время) только в случае причинения вреда Соединенным Штатам.
Поэтому это не просто очень важный, но основополагающий элемент состава. Кроме того, следует учесть, что действия, в которых обвинили Розенбергов, относятся к 1944—1945 гг., а в эти годы СССР и США были союзниками.
Что же они «совершили»? Какова фабула дела? Как известно, первая атомная бомба 6 августа 1945 г. была сброшена на Хиросиму, вторая — 9 августа 1945 г. на Нагасаки.
23 сентября 1949 г. президент Трумэн объявил об испытании атомной бомбы в СССР.
3 февраля 1950 г. в Англии был арестован физик-ядерщик доктор Клаус Фукс.
«Доктор Фукс передал информацию Советскому Союзу как об атомной, так и о водородной бомбе», — заявил Гувер, не смущаясь тем, что прямые связи Фукса с американскими учеными прекратились в 1946 г. и к моменту ареста Фукса сами американские ученые еще как следует не знали, как изготовлять водородную бомбу.
Теперь чиновники ФБР получили задание найти в США «агента» Фукса, найти среди людей с определенными политическими связями. В архиве им попалось досье некоего Гарри Голда — его возраст и внешность более или менее соответствовали намекам Фукса.
23 мая 1950 г. в США был арестован сотрудник химической лаборатории госпиталя в Филадельфии Гарри Голд на основе «добровольного признания» в том, что он являлся курьером в Соединенных Штатах в 1944—1945 гг. между Фуксом и советским вице-консулом Яковлевым, который вернулся в СССР в 1946 г.
Неделями ФБР держало Голда в полной изоляции. ФБР занималось в это время тем, что наводило его на разные «идеи» и «возможности», предлагая ему на выбор имена людей, которых он должен был обвинить, давая понять, что именно такая информация от него требуется. От него добивались «признания», что он был членом шпионской организации, возглавляемой Розенбергами. Но более позднее расследование установило, что перед тем как встретиться с сотрудниками ФБР и даже в ходе допроса, Голд был не только не знаком с Розенбергами, но даже не знал их имен. Имена их ему назвало ФБР. Самым «веским» вещественным доказательством против него была половина крышки от коробки с «джелло» («джелло» — название желатина для десерта). Голд заявил, что задание его как шпиона состояло в том, чтобы поехать в Альбукерке, он должен был встретиться с Грингляссом, произнести слова «я от Юлиуса» и предъявить половину крышки от коробки, которая должна была подойти к другой половине, находившейся у Гринглясса. Гринглясс должен был тогда передать ему информацию об атомной бомбе, а Голд вручить ему за это 500 долларов. То, что он действительно виделся с Грингляссом, подтверждено было тем фактом, что в отеле «Хилтон» в Альбукерке хранилась регистрационная карточка на имя Гарри Голда от 3 июня 1945 г., что якобы являлось доказательством его пребывания в этом городе в этот день.
Однако позже выяснилось, что «железная улика» — карточка — была подделана. На суде фигурировал только фотоснимок.
Гувер дал указание найти кого-нибудь помимо Фукса. Ему нужна была целая шпионская сеть.
И этим «кем-нибудь» стал Дэвид Гринглясс. Во время войны он был мобилизован и проходил службу в Лос-Аламосе. Гринглясс работал в качестве механика, подгонявшего некоторые детали, и за все время пребывания в центре, как потом выяснилось, совершенно не знал, в чем суть проекта, некоторые детали для которого он изготовлял. Во всяком случае, чтобы понять главное, надо было быть физиком, и притом незаурядным. Гринглясс же был всего лишь выпускником средней школы, к тому же слабым выпускником.
У ФБР было чем его поприжать. Во время войны Гринглясс был замешан в краже образцов урана из Лос-Аламоса и напуган допросами ФБР до смерти. В лице Гринглясса ФБР нашло глупого, хвастливого и трусливого лжеца.
В ходе 12-часового допроса Гринглясса ФБР в конце концов убедило его (уже обвиненного в шпионаже) признаться, что он встретился с человеком по имени Гарри Голд. Позже он пытался отречься от этого своего признания, но угроза, что в случае отказа сотрудничать с обвинением он может быть приговорен к смертной казни, свела на нет все эти попытки.
Гринглясс был братом жены Розенберга.
Позже, в результате дальнейшего нажима ФБР, он назовет сестру соучастницей сговора, обвинит ее в том, что она напечатала на машинке инструкцию о сборке атомной бомбы, которую он якобы ей продиктовал.
В своих показаниях Гринглясс заявил, что информацию свою он получил, подслушивая разговоры людей, проходивших через мастерскую.
Добыв заявление Гринглясса, в Нью-Йорке агенты ФБР явились к Юлиусу Розенбергу. В досье ФБР на Розенберга указывалось, что в начале 1945 г. он был выгнан с государственной службы в связи с обвинением в принадлежности к коммунистической партии. Хотя это обвинение так и не было подтверждено, самого факта отказа от места было довольно, чтобы бросить на Розенберга тень «красного». ФБР использовало причастность Розенберга в годы обучения к деятельности радикальных студенческих объединений.
17 июля Юлиус Розенберг, владелец небольшого магазина в Нью-Йорке, шурин и бывший партнер Гринглясса, был арестован по обвинению в заговоре с Голдом и Грингляссом в 1944—1945 гг.
Поняв, что у ФБР нет средства принудить Розенберга заговорить, арестовали (11 августа) Этель. А спустя семь дней (18 августа) в печати появились шумные материалы о том, что удалось изловить в Мексике «сообщника Розенберга» Мортона Собелла.
Мортон Собелл — инженер нью-йоркской фирмы, друг Розенберга со студенческих лет. В студенческие годы был членом коммунистической партии. ФБР устраивало и такое положение, как путешествие Собелла с семьей летом 1950 г. в Мексику, которое можно было представить как «попытку к бегству».
Они выехали в июне, до ареста Розенберга, приобретя обратные билеты. Агенты мексиканской полиции помогли ФБР в похищении и переправке Собелла в США.
Гарри Голд, Дэвид Гринглясс, Юлиус и Этель Розенберга, Мортон Собелл — «шпионская сеть» была сплетена!
Но Розенберги и Собелл не признавали свое участие в «шпионском заговоре», а показания Голда и Гринглясса подтвердить было нечем.
Основным свидетелем обвинения по делу Розенбергов явился брат Этель Розенберг — Дэвид Гринглясс.
Здесь нужно отметить, что Гринглясс и Голд в течение 9 месяцев суда над Розенбергами находились в одной и той же тюрьме в Нью-Йорке, на «одиннадцатом этаже» бескамерного типа.
Почти все утверждения Гринглясса не подтверждены показаниями других свидетелей (т. е. не соблюдено конституционное требование о показаниях двух свидетелей обвинения по одному делу).
Месяц потребовался ФБР, чтобы увязать подробности, обкатать сценарий, добыть «вещественные улики».
Истинной находкой для ФБР явилась жена Дэвида Гринглясса — Руфь. Постоянно распоряжавшаяся мужем, она и тут забрала инициативу в свои руки. Она заметно «дополнила» показания мужа о краже «атомных секретов».
Получалось, что Руфь по подстрекательству Юлиуса Розенберга уговорила мужа стать шпионом. Она же, осуществляя указания Розенберга, якобы устроила свидания между Дэвидом и Голдом. Шаг за шагом обозначались очертания «шпионского заговора».
Как-то раз январским вечером 1945 г., когда Грингляссы прибыли в отпуск в Нью-Йорк и зашли к Розенбергам, Юлиус предупредил, что отрядит к ним в Нью-Мексико связного, который возьмет у них «информацию об атомной бомбе». Юлиус порвал крышку картонной коробки на две части и вручил одну Руфи. Вторая должна была стать опознавательным сигналом связного.
Связным оказался Гарри Голд; 2 июня 1945 г. после свидания с Фуксом он поехал к Грингляссам, заночевал в мотеле, а утром следующего дня снял комнату в отеле «Хилтон», отметившись под своим именем. В 8.30 он уже позвонил в двери Грингляссов.
«Я от Юлиуса», — сказал Голд, протягивая кусок коробки. Гринглясс притащил свой кусок картонки. Края сошлись. Однако посещение не дало никаких результатов: «материал» не был готов. Ничего не поделаешь, пришлось подождать несколько часов, гуляя в ожидании.
В три часа дня Гринглясс отдал ему конверт с несколькими листками записей и набросков, в обмен получив конверт с 500 долл. «за труды». В тот же день Голд выехал в Нью-Йорк.
Все эти отрабатывающиеся в нью-йоркской штаб-квартире ФБР подробности тут же сообщались агентам ФБР, обрабатывавшим Голда. С их помощью он «вспомнил» детали «шпионского заговора», подчистил и скорректировал свои показания, в которых теперь фигурировал Юлиус Розенберг.
Теперь для ФБР пришло время побеспокоиться о вещественных уликах. Но ничегошеньки — ни железнодорожных либо автобусных билетов, ни упоминаний в пассажирских списках, ни записей о бронировании билетов — не было.
Если свидетельств не было, оставалось их сделать. После того как агенты ФБР провели несколько дней за изучением архива отеля, в нем была «обнаружена» регистрационная карточка, удостоверявшая, что 3 июня 1945 г. Голд на несколько часов останавливался в «Хилтоне».
Американские исследователи Уолтер и Мириам Шнейеры спустя много лет получили доступ к вещественным доказательствам по делу и исследовали фотокопии этой карточки. Шнейеров удивило несовпадение в датах на ее лицевой и оборотной стороне. На первой была написана от руки дата 3 июня, а на обороте, где стояло автоматически зарегистрированное время прибытия, — 4 июня, 12 ч 36 мин, то есть не в воскресенье утром, как указывалось в показаниях Голда, а в понедельник днем, когда Гринглясс уже был в Лос-Аламосе.
Удобный случай помог Шнейерам получить, а затем сопоставить фотокопии июньской и сентябрьской регистрационных карточек.
На последней, в отличие от первой, даты на лицевой и оборотной стороне совпали. На обеих карточках приводили в изумление оказавшиеся одинаковыми показания времени. На сентябрьской карточке стояли инициалы агентов ФБР, кодовый номер дела и дата изъятия документа. На июньской карточке ничего подобного не было. На обеих карточках стояли одни и те же инициалы клерка отеля — «АК».
Произведенная экспертиза карточек, почерков Голда и клерка отеля отметила несомненные отличия в их шрифте, расположении слов, интервалах между ними, написании букв, а также то, что почерк клерка на июньской карточке был подделан.
Многодневные искания не дали ничего. Одной-единственной «удачей» агентов ФБР стал обнаруженный в коридорном шкафу ящичек, где раньше находилась коллекция монет с надписью: «Спасите испанского ребенка». Агенты поставили на нем свои инициалы, дату, час и минуту обнаружения.
К паролю «Я от Юлиуса» и к обрывку картонной коробки прибавилось вещественное доказательство — столик.
Этот столик, приобретенный Юлиусом в универмаге «Мэйси», воображением Гринглясса был трансформирован в «презент» от русских в признательность за «шпионскую работу».
Дэвид Гринглясс обратил копеечный столик в «дорогой дар» Советского правительства. Его жена Руфь сыскала ему недурное употребление.
— Столик употреблялся для микрофильмирования, — сообщила она на допросе. — На нем Розенберг копировал на микропленку добытые им материалы. В столике была с заранее обдуманным намерением выдолблена выбоина для лампочки, — утверждала Руфь.
На суде окружной атторней Ирвинг Сэйпол возглашал, обращаясь к присяжным: «Вы слышали показания о том, что делали с пристенным столиком, — его использовали для микрофильмирования».
В полученных под присягой письменных показаниях работник универмага «Мэйси» Джозеф Фонтан подтвердил, что этот столик был куплен в конце 1944-го или начале 1945 г за 20 дол.
Не было лишь следов преступления — жертв, пропавших документов и т. п. ФБР заполнило эту брешь с помощью Гринглясса, с которым отработало версию побега.
В соответствии с этой версией, после ареста Гарри Голда Юлиус Розенберг настойчиво требовал, чтобы Грингляссы оставили США.
Основным доказательством в подтверждение этой версии были предъявленные на суде фотографии Грингляссов, будто бы предназначавшиеся для фальшивых паспортов.
Когда для ученых и журналистов стали открыты ранее секретные документы ФБР тех лет, удалось установить происхождение этих фотографий. Грингляссы снялись на память.
«Это — не фотографии для паспорта, а обычные семейные моментальные снимки, — скажет много лет спустя владелец фотостудии. — Если бы Грингляссы попросили сфотографировать их на паспорт, им сделали бы фотографии стандартного образца и размера».
Столик, фотографии, план побега — все это были косвенные улики. ФБР нужны были прямые доказательства кражи атомных секретов. И они не замедлили возникнуть.
Гринглясс «вспомнил» о передаче Розенбергу схемы атомной бомбы вместе с описанием.
Что же за «схемы» и «описания» изготовил Д. Гринглясс «по памяти».
Речь идет о воспроизведении схем, будто бы переданных Грингляссом Розенбергу.
Гринглясс нарисовал чертеж прессованных линз для размещения в них взрывчатых веществ, которые отливались в его мастерской по приносившимся из конструкторского отдела чертежам. Две другие схемы, «восстановленные по памяти», представляли из себя наброски какого-то опыта с линзами для перемешивания массы урана.
Как показал на суде физик У. Коски, принимавший участие в работе над созданием этих форм, чертежи Гринглясса могли лишь дать понятие о том, «в каком направлении шла работа в этом отделе лаборатории».
Гринглясс позже сознается, что он сделал набросок того, с чем он был знаком из разговоров, услышанных в Лос-Аламосе после атомной бомбардировки Хиросимы.
Источником «информации» Гринглясса служили и газеты тех дней.
«Без количественных данных и другой необходимой технической документации бомба Гринглясса не представляет никакого секрета… Лишь у наивных читателей могло создаться впечатление, будто бы секрет атомной бомбы может оказаться небольшим простым чертежиком, который любой механик может украсть либо реконструировать по памяти», — писал весной 1950 г. «Сайнтифик американ».
«Грубой карикатурой схемы одной из моделей атомной бомбы, полной ошибок и лишенной для ее понимания и воспроизводства деталей» назовет впоследствии «схему» Гринглясса один из собственников патента атомной бомбы Филипп Моррсон.
Вот мнение одного из ученых, ответственных за успех ««Манхэттенского проекта»», лауреата Нобелевской премии доктора Гарольда Юэрея, который на слушании в конгрессе 3 марта 1946 г. сказал: «Детальные данные по атомной бомбе потребуют 80 или 90 томов мелким шрифтом, которые сможет прочесть только ученый или инженер».
Всего лишь через неделю после вынесения приговора Розенбергам Объединенный комитет конгресса по атомной энергии опубликовал свой отчет. По данному вопросу там говорится следующее:
«Диаграммы и письменное объяснение, которые он (Гринглясс) передал Гарри Голду, — театрального качества… Не будучи ученым, Гринглясс не обладал способностью подготовить такую информацию»…
Важно отметить, что доктор Юэрей был включен в список из 102 свидетелей обвинения и оказался среди тех 79 свидетелей обвинения, которые никогда не были вызваны в суд для дачи показаний.
Отсюда следует только одно: если его показания могли бы подтвердить обвинение, он был бы вызван в качестве свидетеля. Но поскольку он не был вызван, то, по-видимому, обвинитель имел основания опасаться, что его свидетельские показания будут в пользу защиты.
И действительно, его телеграмма президенту, его письма судье Кауфману и его утверждение, что обвинение не смогло доказать вину Розенбергов, убеждают, что опасения со стороны обвинения могли оправдаться.
Во время перекрестного допроса Гринглясса попросили назвать имена тех ученых, которые объясняли ему механизм работы бомбы.
Однако имена он не смог назвать.
Интересная деталь — на суде за столом обвинения сидели два официальных лица, очевидно, производившие впечатление на присяжных, прессу и публику. Один из них был представлен суду как доктор Беккерли, член Комиссии по атомной энергии.
Через 3 года после суда нью-йоркская газета «Таймс» (от 17 марта 1954 г.), пояснив, что доктор Джеймс Беккерли, лицо, «ответственное за классификацию данных по ядерной энергии», поместила его выступление на встрече с промышленниками:
«Доктор Джеймс Беккерли сказал, что пора прекратить тешить себя мечтами об атомных секретах, перестать думать, что советские ученые некомпетентны. Атомная бомба и водородная бомба не были украдены у нас шпионами, подчеркнул доктор Беккерли».
Рассказанный Грингляссом в суде эпизод с «русским» заключался в следующем: Юлиус якобы попросил Гринглясса «встретить кое-кого», кто интересуется дополнительной информацией о линзах взрывного устройства.
Обвинитель. Он сказал вам, кто это лицо, с которым он хотел бы, чтобы вы встретились.
Гринглясс. Он сказал, что русский. Юлиус назначил время — 23.30. В назначенное время 10 января 1945 г. Гринглясс поехал по Первой авеню до пересечения 42-й и 59-й улиц. Здесь он остановился около освещенного бара. Юлиус подошел к нему и сказал: «Я сейчас вернусь». Вернулся и представил Грингляссу человека, имени Гринглясс не припоминает. Человек сел в машину и поехал с Грингляссом. А Юлиус оставался на улице, пока эти двое не возвратились. Человек спрашивал Гринглясса о виде топлива… о формуле кривизны для линз… о способах детонации. Гринглясс, по его собственным словам в суде, не смог дать какого-либо ответа, потому что «не имел прямого знания» и соответствующей информации. Через 20 или 25 минут Гринглясс подъехал к тому месту, где они оставили Юлиуса, и «русский» вышел из машины. Юлиус сказал: «А теперь поезжай домой. Я останусь с ним».
На перекрестном допросе Гринглясс добавил, что сотрудники предъявляли ему для опознания более двух дюжин фотографий. И тем не менее Гринглясс не смог опознать «русского», с которым якобы встречался. Шляпа и пальто — вот и все, что он запомнил.
Несмотря на то что 25 минут находился с ним в машине, не смог дать даже приблизительного описания: был ли он молод или стар, худой или полный, высок ли. Более чем странное рандеву.
В этом эпизоде все непонятно. Почему Юлиус остался стоять один на углу улицы в морозную январскую ночь? Ведь он «опытный шпион», он организовал встречу. Ведь это он передал «русскому» чертежи линз и их описание. Он отослал Гринглясса домой, а сам остался говорить с «русским». Отчего же тогда он не мог сопровождать их в машине.
По словам самого Гринглясса, свидание было безрезультатным. Он не мог ответить ни на один вопрос «русского».
Но самым важным обстоятельством оказывается то, что в первоначальных показаниях Дэвида Гринглясса на следствии не имеется упоминаний ни о каком русском. Тот же рассказ, но вместо русского — просто «человек». Более того, в протоколе первоначальных показаний указано, что на вопрос сотрудника ФБР, не был ли тот человек русским, Гринглясс ответил, что «не знает!» Это было написано на следующее утро после ареста Дэвида Гринглясса.
К появлению в вещественных доказательствах фотокопии регистрационной карточки Голда, несомненно, приложило свою руку ФБР.
Любопытно проследить, откуда появилась регистрационная карточка и для чего она была нужна. Голд утверждал, что 2 июня 1945 г. вечером он приехал из Санта-Фе, где встречался с Фуксом, и, не застав дома Грингляссов, отправился в меблированные комнаты. На вопрос обвинителя, зарегистрировался ли он где-нибудь во время пребывания в Альбукерке, он ответил, что провел ночь в меблированных комнатах и 3 июня утром зарегистрировался в отеле «Хилтон». «Вы зарегистрировались в «Хилтоне» под своим именем?» — «Да». — «Какое имя вы назвали?» — «Гарри Голд». — «Что вы делали в воскресенье, 3 июня 1945 года?» — «Я поехал по адресу на Хай-стрит».
В этих показаниях — два уязвимых момента:
1. Для чего регистрироваться в отеле «Хилтон», если накануне вечером можно было зарегистрироваться в меблированных комнатах, к тому же если не собираешься остаться на ночь в «Хилтоне»?
2. Нет необходимости и опасно регистрироваться под своим собственным именем.
По утверждению директора ФБР Гувера, у Голда, «как обычно, не было денег», поэтому «он отказывал себе в роскоши».
Тем более странно, что для регистрации он выбрал самый дорогой отель.
29 марта, в 11 ч утра присяжные вошли в зал заседаний.
— Мы, присяжные, признаем Юлиуса Розенберга виновным;
— Мы, присяжные, признаем Этель Розенберг виновной;
— Мы, присяжные, признаем Мортона Собелла виновным;
Принятый в 1917 г. закон о шпионаже, на основании которого они были признаны виновными, предусматривал максимальное наказание — 20 лет тюремного заключения, за исключением военного времени, в условиях которого предусматривалась смертная казнь или тюремное заключение сроком до 30 лет. За все годы существования этого закона смертный приговор не выносился ни разу. Осужденные за государственную измену — шпионаж в пользу фашистской Германии и милитаристской Японии — приговаривались к 10 годам тюремного заключения.
Судья Кауфман огласил приговор: смертная казнь для Юлиуса и Этель Розенбергов. «Я считаю, что ваше преступление хуже убийства», — торжественно заявил судья…
Кауфман не скрывал своей антипатии и к Мортону Собеллу. Он отметил, что «материалы дела не указывают на его участие» в краже атомной бомбы, и… Собелл получил 30 лет тюремного заключения.
Мортон Собелл был переведен для отбывания 30-летнего срока тюремного заключения в федеральную тюрьму строгого режима на острове Алькатрас в Калифорнии.
Казнь была назначена на четвертую неделю мая 1951 г. Пресса не скрывала истинной цели вынесенного Розенбергам приговора. «Несколько месяцев в камере смертников развяжут языки… и повлекут арест других участников шпионской сети», — писала нью-йоркская «Джорнал америкэн». «Их судьба — в их собственных руках: заговорив, они все еще могут спасти свою жизнь», — комментировал приговор «Нью-Йорк пост».
Через несколько дней после вынесения приговора Розенберги были переведены в отделение смертников в тюрьме Синг-Синг.
Защита употребляла все пути, чтобы добиться отмены неправосудного приговора. 26 апелляций были отправлены в федеральный суд Нью-Йорка, федеральный окружной апелляционный суд, в Верховный суд США.
25 февраля 1952 г. федеральный окружной апелляционный суд утвердил вынесенный Розенбергам приговор.
Апелляционный суд месяц спустя отклонил ходатайство защиты снова выслушать ее аргументы. Оставалась единственная инстанция — Верховный суд США.
13 октября 1952 г. отпала и эта надежда: Верховный суд отказался от рассмотрения дела. Месяц спустя Верховный суд отклонил новую апелляцию защиты.
Отказ Верховного суда от рассмотрения дела означал конец первого раунда юридической битвы за жизнь Розенбергов. Несколько дней спустя судья Кауфман назначил казнь на вторую неделю января 1953 г.
Защитники Розенбергов приняли еще одну попытку апелляции в надежде обратить внимание окружного суда Нью-Йорке на допущенные обвинением нарушения процессуальных норм. Федеральный суд, а вслед за ним и окружной апелляционный суд вновь проигнорировали доводы защиты.
30 декабря 1952 г. адвокат Блох предстал перед судьей Кауфманом, прося его спасти жизнь Розенбергов. В американском уголовном процессе судья, председательствующий в суде первой инстанции, вправе изменить свой приговор в течение 60 дней после его утверждения судом высшей инстанции либо отказа Верховного суда от пересмотра дела. Блох просил судью Кауфмана воспользоваться этим правом.
Но ни юридические аргументы, ни призывы к милосердию, ни мольбы адвоката не тронули судью.
Сохранялась последняя надежда — апеллировать к президенту с челобитной о помиловании.
Обращаясь к президенту в своем прошении о помиловании, Этель Розенберг писала: «Мы не виновны, как мы утверждали и продолжаем утверждать со времени нашего ареста. И это — вся правда. Отказаться от этой правды — слишком высокая цена за бесценный дар жизни, ибо мы не смогли бы прожить купленную такой ценой жизнь, сохраняя достоинство и самоуважение».
Судьба Розенбергов была в руках президента США. 20 января 1953 г. Гарри Трумэн покинул Белый дом, оставив прошение Розенбергов без ответа. 11 февраля прошение Розенбергов о помиловании было отклонено новым президентом — Дуайтом Эйзенхауэром.
Вернувшись к этому случаю в своих воспоминаниях, Эйзенхауэр не скрывал, что основной целью было добиться «признания» Розенбергов.
В 16 ч вечера 11 февраля министр юстиции принес ему документы по делу, и в 17 ч 5 мин было заявлено об отказе в помиловании.
Угроза смерти не сломила узников тюрьмы Синг-Синг.
25 мая был получен очередной отказ: Верховный суд США отклонил просьбу Розенбергов о пересмотре дела.
Теперь официальная дата казни была назначена на 11 часов вечера 18 июня 1953 г.
Вина подсудимых установлена, и «новые свидетельства ни в коей мере ни снижают убедительности материалов обвинения» — так обосновал судья Кауфман отказ удовлетворить новое ходатайство защиты.
11 июня окружной апелляционный суд подтвердил решение судьи Кауфмана. Оставалась последняя надежда — еще одно обращение в Верховный суд США.
12 июня защитники Розенбергов обратились в Верховный суд с ходатайством об отсрочке казни, обосновывая его необходимостью предоставить защите время для подачи в Верховный суд ходатайства о пересмотре дела.
Ходатайство защиты рассматривалось 13 июня. В понедельник, 15 июня, Верховный суд объявил о своем решении: ходатайство защиты отклонить. Оставалась еще одна зацепка: право приостановить исполнение приговора, которым наделен каждый из членов Верховного суда. Защитники Розенбергов направились к члену Верховного суда Уильяму Дугласу. Выслушав их аргументы, судья Дуглас предложил защитникам прийти на следующее утро. Сутки потребовались Дугласу, чтобы обдумать выдвинутые защитниками Розенбергов аргументы. 17 июня он объявил о своем решении отсрочить исполнение приговора. Свое решение член Верховного суда Дуглас мотивировал отсутствием в деле специального решения присяжных о высшей мере наказания, которого требовали поправки, внесенные в 1946 г. к закону 1917 г. о шпионаже. Однако созванное под нажимом генерального атторнея Браунелла на следующий день беспрецедентное чрезвычайное заседание распущенного на летний перерыв Верховного суда отменило решение судьи Дугласа.
Но сомнения в мотивированности приговора оставались. И тогда, чтобы рассеять их и не допустить проявления милосердия со стороны президента, Браунелл вытащил последнюю карту, заявив, что обвинение располагает информацией, неопровержимо подтверждающей вину Розенбергов, но по соображениям национальной безопасности она не могла использоваться в суде.
У Розенбергов оставалась лишь надежда на их помилование президентом.
16 июня 1953 г. Этель Розенберг направила Эйзенхауэру письмо, в котором говорилось, что «на протяжении двух долгих и страшных лет заключения в камере смертников тюрьмы Синг-Синг» она неоднократно собиралась обратиться с письмом к президенту страны. Розенберг писала, что она апеллирует к Эйзенхауэру как к «освободителю» миллионов людей, как к отцу «единственного сына» с просьбой о помиловании.
Через час после решения Верховного суда Канцелярия Белого дома объявила, что президент Эйзенхауэр вторично отклонил просьбу осужденных о помиловании.
За два с лишним года защита использовала все мыслимые пути, чтобы добиться отмены несправедливого приговора. 26 апелляций были направлены в федеральный суд штата Нью-Йорк, федеральный окружной апелляционный суд, в Верховный суд США. Но вынесенный федеральным судом Южного округа штата Нью-Йорк приговор был оставлен в силе. Никакие аргументы защиты, вновь открывшиеся доказательства не могли поколебать убежденности в том, что Розенберги виновны, многое знают, но не заговорят, пока не будет сломлена их воля.
«Преступление, в котором Розенберги были признаны виновными… это злостное предательство целой нации, которое вполне могло повлечь смерть многих и многих тысяч невинных граждан», — так оправдает президент Эйзенхауэр свой отказ в помиловании.
Этели и Юлиусу в последний раз дали возможность побыть друг с другом в камере, где был установлен телефон прямой связи с ФБР на случай, если они все-таки решат «заговорить». Они, так и не воспользовавшись телефоном, погибли на электрическом стуле.
Прошли годы…
В мемуарах Н. С. Хрущева имеется эпизод, вызвавший сенсацию.
«Я, — рассказывал Хрущев, — принадлежал тогда к ближайшему окружению Сталина и слышал, как Сталин говорил о Розенбергах с теплотой. И от Сталина, и от Молотова я слышал, что Розенберги оказали очень существенную помощь в ускорении производства нашей атомной бомбы».
Это сообщение Н. С. Хрущева не у всех вызвало доверие.
Прошли снова годы…
В марте 1997 г. на ведущем канале телевидения США «Дискавери» состоялась премьера американского документального телефильма «Дело Розенбергов закрыто». Спустя неделю фильм был показан и в России, и тоже стал сенсацией.
Материалы этого телефильма опубликованы С. А. Червонной в статье «Секреты Арлингтон-Холла» (США. 1997. № 8) и позволяют по новому взглянуть на дело Розенбергов. Вот некоторые выдержки из этой статьи:
В октябре 1996 г. в Национальном военном колледже в Вашингтоне состоялась конференция, собравшая ученых, журналистов и представителей разведывательного сообщества США, на которой были окончательно обнародованы так называемые материалы ВЕНОНЫ — свыше двух тысяч переводов частично расшифрованных текстов некогда перехваченных армейской радиоразведкой шифротелеграмм между советской резидентурой и Москвой. Материалы ВЕНОНЫ — ценнейший источник, открывший возможность докопаться до сути некоторых страниц истории полувековой давности. К таким страницам несомненно относится «дело Розенбергов».
Были ли Розенберги виновны в предъявленном им обвинении и имелись ли у суда достаточные основания для вынесения им жестокого приговора? Были ли им предоставлены все предусмотренные американским правосудием гарантии — или они стали жертвой легальной расправы над инакомыслящими?
Розенберги обвинялись в преступлении, которое, по словам председательствовавшего на их процессе судьи И. Кауфмана, было «хуже убийства» — состояло ни много ни мало как в лишении США ядерной монополии.
Осенью 1944 г. Юлиус Розенберг через свою невестку Руфь Гринглясс привлек младшего брата своей жены механика Дэвида Гринглясса, проходившего воинскую службу на секретном объекте «Манхэттенского проекта» в Лос-Аламосе, к поискам доступной ему информации о ведущихся в Лос-Аламосе работах. Вернувшаяся в конце ноября из поездки к мужу Руфь привезла краткое описание объекта и фамилии нескольких работавших на нем ученых, а вскоре и сам Дэвид, приехав в Нью-Йорк на Новый год, передал Юлиусу несколько рукописных страничек со схематичным описанием атомной бомбы, впоследствии сброшенной на Нагасаки, и ее карандашным наброском. Перед отъездом Руфи к мужу в феврале 1945 г. на кухне у Розенбергов Юлиус передал ей вещественный пароль в виде половинки коробки от порошкового желе, по которому она должна была опознать связника, который приедет в Альбукерке для получения следующей порции материалов от Дэвида. Этим связником оказался давний агент советской разведки Гарри Голд, который 3 июня 1945 г. пришел на квартиру Грингляссов в Альбукерке и увез с собой тут же сделанные Дэвидом описание принципа действия линзы взрывателя, служившей для детонации ядерного заряда, и два наброска какого-то эксперимента с этими линзами. В сентябре 1945 г. еще раз приехавший в отпуск в Нью-Йорк Дэвид будто бы передал Юлиусу схему сброшенной на Хиросиму атомной бомбы, сведения о которой он почерпнул из разговоров в Лос-Аламосе.
Обо всем этом присяжные узнали из показаний выступавших в качестве свидетелей обвинения Р. и Д. Грингляссов и Г. Голда. Что касается улик и вещественных доказательств, то коронными доказательствами обвинения стали сделанные Грингляссом «по памяти» незадолго до суда три карандашных наброска, не имевшие ни масштаба, на технических характеристик. Как показал на суде физик У. Коски, участвовавший в работе над конструкцией линз взрывателя, выполненные «простым механиком» наброски представляли собой «грубую иллюстрацию важного принципа» и способны были дать общее представление о том, «в каком направлении шла работа в этом отделе лаборатории».
По признанию Гринглясса, готовя материалы, он целиком полагался на свою память: он не украл из Лос-Аламоса ни одного чертежа, математического расчета или научного доклада. «Ценность для СССР сделанных Грингляссом набросков равна нулю», — впоследствии засвидетельствует видный американский физик Дж. Кистяковски, возглавлявший отдел, в мастерской которого работал Д. Гринглясс. «Грубой карикатурой схемы одной из моделей атомной бомбы, полной ошибок и лишенной необходимых для ее понимания и воспроизводств деталей», назовет впоследствии схему Гринглясса один из собственников патента атомной бомбы Ф. Моррисон. Но ни Кистяковски, ни Моррисон, ни другие видные физики в качестве свидетелей вызваны не были.
Обвинение и судья сделали все возможное, чтобы придать характер «чрезвычайной секретности» представленным в качестве вещественных доказательств наброскам Гринглясса, которые были единственным доказательством «атомного шпионажа» Розенбергов. И на неискушенных в науке и технике присяжных подобная тактика возымела действие.
Слабость обвинения, основанного на показаниях пошедших на сотрудничество с обвинением для смягчения своей участи Грингляссов и Голда, противоречия в их показаниях, сомнительность «вещественных улик» на фоне полного отрицания Розенбергами своей причастности к «краже атомных секретов» не смутили присяжных. К моменту суда страна была охвачена волной маккартизма.
Стойкость Юлиуса Розенберга вызывает уважение: он прошел свой путь на Голгофу до самого конца, так и не пойдя на спасительное для него, его жены и детей признание. Ведь признаться значило назвать имена своих товарищей-единомышленников, которых он привлек к предоставлению Советскому Союзу секретных материалов по нелегальным каналам. Хотя архивные материалы указывают на то, что, находясь в тюрьме, Юлиус Розенберг был в курсе того, что его друзья Дж. Барр и А. Сарант, скрывшиеся за «железным занавесом», уже находились вне досягаемости ФБР, оставались еще осужденный вместе с ним Мортон Собелл, Уильям Перл, Майкл и Анна Сидоровичи и, возможно, другие лица, с которыми соприкасался Юлиус. Оставались и советские товарищи, с которыми встречался Юлиус на протяжении нескольких лет своей работы. В случае признания Розенберга ФБР смогло бы арестовать и осудить еще 10 или 15 человек, и поэтому на это признание была сделана ставка.
Секреты всегда рождают охотников на секреты, что неминуемо влечет охоту на самих охотников и, как в любой настоящей охоте, захватывающее всех и вся упоение гонкой.
Иойрыш А.И. Бомба. — 2000
