Итак, мы подошли к самому важному, самому ответственному моменту при строительстве «Укрытия» — монтажу опорных конструкций для изготовления перекрытия центрального зала, монтажу балок Б-2, которые монтировались укрупненным блоком, который назвали «Самолет». Эти балки должны были опираться на остатки стоящих достаточно далеко друг от друга стен вдоль оси 50 и выхлопных шахт по оси 43-44.
Из отчета Ю. Ф. Юрченко: «Балка Б-2 представляла собой две сварные двутавровые балки, связанные между собой уголками по верхнему и нижнему поясам. Длина балки 40 м, высота 3,4 м, масса — 65 т. Проектом предусматривалось использование двух таких балок, устанавливаемых по оси П и оси Ж на расстоянии 36 м друг от друга. Анализ показал, что смонтировать их по отдельности, обеспечив необходимую параллельность и единый уровень «горизонта», невозможно. Проектом производства работ, выполненного специалистами НИКИМТа, предусматривалось монтаж обеих балок осуществлять единым блоком, связав балки между собой плоской монтажной рамой, выполненной из труб диаметром 800 и 600 мм. Общая масса блока, составляющая 165 т, позволяла, хотя и на пределе грузоподъемности, установить блок с помощью крана «Демаг-20».
Укрупнительная сборка балок Б-2 выполнялась на площадке № 1 сборки кранов «Демаг». После сборки балок и монтажной рамы была сделана контрольная сборка блока. Затем три отдельных узла блока были перевезены на специальных тележках (на базе самолетных шасси) к зданию ХЖТО, где блок был окончательно собран и проверена надежность дистанционной расстроповки траверсы от блока. За три перехвата с перегоном крана «Демаг» блок балок был доставлен от здания ХЖТО в предмонтажное положение, из которого он окончательно был установлен в проектное положение на отметку +58,0. Для ориентации блока балок в проектное положение к блоку были приварены специальные ловители и упоры и закреплены тросовые оттяжки, заведенные на лебедки и трактора.
Это была самая тяжелая конструкция при строительстве «Укрытия». Ее варили с начала сентября. Изготовление оснастки, укрепление и подготовку к монтажу осуществляли О. В. Корольков, Г. В. Козлов, И. П. Павлов. Под опорные узлы балок подклеили резину для более плотного примыкания их к железобетонным опорам.
Окончательное положение и посадка «Самолета» контролировались визуально из помещения 7001 телевизионными камерами, установленными на крышах и кране, и геодезистом. Весь персонал бригады, руководимой Н. К. Страшевским, руководитель монтажных работ В. И. Рудаков, машинисты лебедок, крановщики, слесари-монтажники и контролеры, находящиеся на больших расстояниях друг от друга и в различных помещениях для строго согласованных действий, имели взаимную радиосвязь. «Самолет» был установлен в проектное положение 23 сентября. Автоматическая расстроповка траверсы от блока прошла без осложнений».
Как же проходил этот сложнейший монтаж по воспоминаниям самих участников этих событий на ЧАЭС?
Из воспоминаний Л. Л. Бочарова: «20 сентября конструкция опорных балок под общим названием «Самолет» после пробных подъемов, центровки, внесения незначительных корректировок и сварочных работ была выставлена в горизонтальное положение, готовая к монтажу.
Все грузоподъемные работы планировалось осуществить с помощью крана «Демаг». Уникальным монтажом руководили лично начальник 12 ГУ, заместитель начальника УС-605 В. И. Рудаков и главный инженер треста ПО «ЭСМ» В. С. Андрианов. Выполняли Н. К. Страшевский, В. Е. Блохин, Л. Л. Кривошеин, Н. А. Никулин, А. М. Родионов, С. К. Зуев, В. А. Иванякин. Изготовление оснастки, укрупнение и подготовку к монтажу осуществляли О. В. Корольков, Г. В. Козлов, И. П. Павлов. Подъем назначили на утро 21 сентября. В «Бункере» на отметке +3,0 у телевизионного пульта управления от начала и до завершения монтажа находились руководители и ИТР УС-605, проектировщики, офицеры, готовые в любую минуту выполнить необходимую команду монтажников. Всех нас объединил и твердо вел к достижению первой крупной победы над реактором член Правительственной комиссии А. Н. Усанов. Однако подъем задержался из-за недостаточной подготовленности места стоянки крана и площадки передвижения суперлифта. Подъем начали без спешки. Н. К. Страшевский с пульта управления краном по телевизионным камерам принимал решения и давал по радиостанции команды крановщику и лебедочникам. Все шло нормально. После долгих всевозможных маневров, остановок и корректировок «Самолет» был поднят на высоту более 70 метров и выведен на опоры. Казалось, что еще немного — и монтаж этой супербалки будет завершен.
Самое сложное заключалось в том, чтобы дистанционно зафиксировать сразу четыре опоры блока-гиганта, выставить по осям без перекосов в плане и чтобы в самый последний момент при сантиметровых маневрах и корректировках при постоянном раскачивании не произошла саморасстроповка. Это был сверхнапряженный подъем на высоту 70 м и уникальный монтаж на четыре опоры перекрытия 165-тонной конструкции, состоящей из двух спаренных балок. Это был один из основных этапов монтажа.
Вдруг остановился кран, и крановщик доложил в группу «Демаг» о неисправности. Все притихли у телевизоров и ждали разрешения «демаговцев» на продолжение монтажа. Не выдержали и все пошли в «Бункер» «Демага» на отметку +6,0, куда вскоре пришел Л. Л. Кривошеин и сообщил В. И. Рудакову, что просела гусеница и лопнул трос. Воцарилась мгновенная тишина, и у всех один вопрос: «Как?!» В такой напряженный и, можно сказать, очень ответственный момент, да еще над самым реактором. Трудно мгновенно оценить серьезность создавшегося положения, тем более видеть выход из него. Все одновременно поняли, что исход ситуации в руках у «демаговцев», и только от их решения зависит успех или неудача перекрытия чрева реактора. Никакой паники, никаких ненужных упреков — хладнокровный инженерный разбор вариантов, возможных осложнений, прикидки по таблицам и графикам характеристик крана. Изрядно поколдовав, «демаговцы» пришли к выводу, что груз не упадет, и для надежности маневров при опускании на землю необходимо пригрузить дополнительно суперлифт. В. И. Рудаков остался до утра в «Бункере», а А. Н. Усанов с руководством УС-605 поехали в Чернобыль, чтобы принять срочные меры по доставке троса на площадку. Утром 22 сентября «Самолет» опустили на землю, не дожидаясь получения троса.
23 сентября площадку подготовили по нивелиру, и ее лично принял В. И. Рудаков, не доверяя заклинаниям строителей. Монтаж вели спокойно, взвешивая каждую команду, стараясь не допустить непоправимой ошибки. Нужно было присутствовать и видеть эту сверхнапряженную обстановку, похожую на работу минера. Терпению и нервам приходил конец. Владимир Александрович Курносов, главный инженер института ВНИПИЭТ, отвечающего за проект, последние минуты даже не мог смотреть в монитор, отошел в сторону и закрыл глаза руками.
Когда «Самолет» сел на опоры, не снимая нагрузки с крана, так как были все же сомнения в несущих способностях опор, то грянуло дружное «Ура!». Все приободрились, люди обнимались, целовали друг друга, говорили о значении этого события, а особым вниманием наделили главного аса монтажа Н. К. Страшевского. Первым его обнял, расцеловал и поблагодарил А. Н. Усанов. После всеобщего ликования поехали в Управление строительства УС-605, откуда позвонили министру МСМ Ефиму Павловичу Славскому и доложили о проделанной работе. Ефим Павлович разделил вместе с нами радость и значение переломного момента в будущей победе и велел Александру Николаевичу всех горячо поблагодарить и поздравить с победой».
Воспоминания Л. Л. Кривошеина: «Это был почти финишный момент. От успешного монтажа «Самолета» зависело завершение работы. Этот «Самолет» весил 165 тонн, и его надо поднимать на большую высоту, выше 60 метров, при вылете стрелы более 80 метров. Кран стоял с западной стороны машзала. Как все началось? Все с утра стояло. Монтажники что-то доваривали, а в связи с тем, что все еще варили, то балку подготовили к монтажу уже поздним вечером, часам к одиннадцати. Поскольку был ответственный момент, все были на площадке. В. И. Рудаков назначил меня ответственным за работу грузоподъемных механизмов, и я подписал готовность монтажной площадки у начальника второго района, но подписал чисто формально. Ну что они бульдозером походили, поровняли. Часть грунта оттащили, даже горка образовалась. Кран стоял, его надо было повернуть, развернуть, чтобы он смог взять груз в монтажном положении. Надо было забрать балку, переместить ее в нужное положение, а потом поднимать. Все ответственные подъемы выполнял Алексей Ковалев. Я с ним первую каскадную стенку поднимал. Естественно, когда поднимали «Самолет», то я его тоже посадил. А наводчиком был Н. К. Страшевский.
Ковалев начал подавать суперлифт, чтобы кран развернуть и суперлифт заехал на эту горку. Заехал, и такое было впечатление, что суперлифт разломится. Кое-как развернули суперлифт, потом стали проверять его колеса, потому что колеса вместе со стрелой должны поворачиваться для увеличения грузоподъемности самого крана. Когда кран все возможности использовал, тут суперлифт начинает отрываться и как бы балансирует. Благодаря 400-тонному противовесу можно увеличить вылет, потому что если просто вылет увеличить, то кран может упасть. Этот суперлифт обеспечивал увеличение вылета стрелы за счет шарнирного равновесия. Потом, когда стащили его с бугра, решили проверить, ходит у нас суперлифт или не ходит. Проверили — ходит. Колеса поставили перпендикулярно крану. Крановщику надо было еще метра на два подать кран ближе, чтобы достигнуть необходимой разметки. Машинист начал подавать кран, а так как не было блокирующих электронных элементов, то он работал напрямую. Если бы была блокирующая функция, то кран вперед не пошел бы, если колеса суперлифта стоят перпендикулярно, а тут эта функция была отключена. Машинист стал подавать кран вперед и потащил суперлифт за собой. Колеса не крутятся. Такое впечатление, что суперлифт рухнет, он же мог сорвать эти колеса. Заметили и остановили. Колеса приподняли. Там гидроусилители стоят, и за счет гидравлики ставятся колеса. Поставили и стали ждать, когда привезут «Самолет».
Привезли балку и стали поднимать. В это время в «Бункере» сидели А. Н. Усанов, В. И. Рудаков, В. С. Андрианов, В. А. Курносов, Б. А. Пятунин и много других руководителей. Все с нетерпением ждали, когда это закончится. Когда мы подняли, все шло нормально. Стали майновать стрелой и ее опускать. Вылет стрелы за счет ее опускания достиг проектной отметки. И вот, когда нам оставалось метра два, два с половиной, чтобы опустить балку, мы с Пашей Калининым пошли смотреть этот самый ответственный момент. Мы никаких команд не давали. Команды давал Н. К. Страшевский, и он отвечал за этот подъем. Мы с Пашей стоим за суперлифтом и вдруг слышим треск. Задние колеса суперлифта отрываются от земли, и эта 400-тонная машина начинает качаться. При этом сам кран, груз и стрелы крана качаются вместе с суперлифтом. Левая гусеница на месте, а он качается и качается. Мы стоим и смотрим, чем все это кончится. У меня в голове единственная мысль: «Упадет, не упадет?» Визуально мы видим, что вспомогательная 70-метровая стрела согнулась дугой. Представляете? На ней же висит груз. Я говорю: «Что сейчас будет?» «Как что? — отвечает Павел. — Сейчас стрела сломается и все рухнет. Надо уходить».
А в это время крановщик и Н. К. Страшевский, который тоже сидел в кране, уже его покинули. Мы видели, как фигуры одна за другой бегут из крана по площадке. Мы идем, а я думаю: «Если сейчас упадет, все это разрушит, и вдруг еще взрыв произойдет?» Представляешь, 1200 тонн вместе с «Самолетом» все будут рушить, все корежить, и от машзала точно ничего не останется, и как остатки реактора себя поведут? Тысячи мыслей в голове. Я говорю: «Паш, как ты думаешь?» Он: «Должен упасть». Мы отошли к зданию ХЖТО, стоим и смотрим. Не скажу, что бежали, но отошли и остановились. Груз раскачивается. Суперлифт встал в такое положение: задние колеса метра на два от земли оторвались. А передние стоят на земле. У меня мысли в голове: «Сколько мне дадут?», потому что по большому счету я крайний остаюсь. Я подписал, что площадка готова, мой кран в идеальном состоянии. В тот момент, когда все это произошло, я не знал, что правая гусеница просела, что были проблемы. Это потом мы поняли, раз стрела изогнулась, значит, есть уклон у всей конструкции, небольшой, 3-4 градуса, но этого достаточно. Вначале была мысль, что лопнул только трос лебедки Е, который держит груз, суперлифт стоит градусов под 20-30, колеса висят в воздухе. А так как стрела изогнулась, то поняли, что еще просела и гусеница.
Поднимаемся наверх. Рудаков спрашивает: «Что произошло?» — «Трос лопнул, перекос суперлифта». — «За счет чего?» — «Наверно, кран наклонился, просела гусеница». — «Ну и что будем делать?» — «Мы посмотрели, вроде груз прекратил качаться. Стрела изогнута, может в любой момент треснуть, сломаться. Надо уповать на то, что немцы серьезные ребята, и раз он стоит несколько минут, то все выдержит и в таком положении, возможно, еще постоит». — «Ну а дальше-то что?» — «Дальше: первое, сейчас гаком «майновать» и в развал, который есть, сбросить груз. Там и так полно всего набросали». — «Нет, это не пойдет. Мы 26 сентября должны рапортовать партии и правительству о перекрытии реакторного зала».
Конечно, для меня это был самый простой вариант. Думаю, если сейчас согласится, то где я кранового возьму? У меня здесь больше никого нет, кроме Ковалева. Придется посылать в Иванков за крановым, а они все спят, да и не так близко, не меньше трех часов пройдет.
«А второй вариант какой?» – пытается найти выход В. И. Рудаков.
«Второй вариант: тут рядом контейнер, загруженный свинцом. Поскольку суперлифт с краном связан, попробуем для устойчивости суперлифта прижать его к земле 40-тонным контейнером. Стрела должна немного подправиться, а утром я вызову кранового, поставим груз на площадку и вернем в предмонтажное положение».
Он на всех посмотрел: «Ну что?» Все плечами пожимают. Владимир Иванович: «Делаем по второму варианту». А у меня такой был вид, что он посмотрел на меня, понял интуитивно мое состояние, окинул всех взором и сказал: «Отвечать будем все вместе». Я на всю жизнь запомнил эти слова. Это его очень характеризует. Он же понимал, что меня крайним сделать — ничего не стоит в этой ситуации.
Кстати, у меня был такой случай, связанный с В. И. Рудаковым. Меня все время дергает начальство, когда кран останавливается: «Ну что там, ну что там?» Что, что? Я все время выбегаю смотреть, как идет ремонт. Смотрю. Там без малого 200 рентген. Как пробегу, так один рентген получу. «Ты пойди, посмотри». «Хорошо, но я только что был». Но все-таки иду и вижу, кто-то стоит в плаще, я думал, что Васканян — дежурный по смене. Я его отругал: «Чего ты тут делаешь, лишние рентгены набираешь, я же только смотрел». И вдруг слышу: «Ну вот, уж и посмотреть нельзя». Поворачивается, а это оказался Рудаков. Вот так везде он сам все проверял. Представляешь, сколько он за день набирал, проверяя работу в разных местах. Он ко мне хорошо относился, но если, не дай бог, какая-то авария произойдет, он мог и с работы снять, и отправить со станции, что воспринималось как жуткий позор. Жесткий он был человек, но справедливый.
Итак, все разошлись. Мы с К. Н. Кондыревым остались до утра. Потому что это было два часа ночи. Единственное, что мы сделали, это послали водителя за новым машинистом крана — Л. В. Красильниковым. Ковалева вторично сажать после таких приключений я не решился. А Красильникова я хорошо знал. «Скажи ему, что за подъем 500 рублей получит», — пообещал В. И. Рудаков. Стало рассветать. Кран стоит нормально, но обрушение в любой момент могло произойти. Пока кран стоял на месте, делать было нечего.
К 6 часам привезли Луку Красильникова. Первое, что надо было сделать, — это вернуть конструкцию в предмонтажное положение. Что меня успокаивало в этой обстановке, что стрелу не в ту сторону, куда она наклонилась, а в другую будем разгружать. Но если я туда чуть-чуть качну, то все, конец. Я говорю: «Лука, Христом Богом молю тебя, только не ошибись, только не перепутай, где право и где лево. Не перепутаешь?» Конечно, я его предупредил об опасности такой операции и чем грозит обрушение крана. Да он и сам прекрасно все понимал. Лука сел в кабину. Мы с К. Н. Кондыревым стоим здесь же. Смотрю, кран заверещал, и стрела пошла, пошла, пошла и начала выпрямляться. Когда кран повернулся на 90 градусов, ну, думаю, теперь порядок. Он тихонько положил балку на прежнее место. Ну, естественно, ликование. Все счастливы. Лука вылезает, все его поздравляют. Мы с Кириллом Николаевичем как побитые собаки пошли в «Бункер». Курносов меня поздравил: «Вы молодцы, а я и смотреть не мог, отвернулся и глаза закрыл». В. И. Рудаков такой сдержанный и только сказал: «Нормально, нормально». Поставили, отогнали кран, загнали бульдозера, начали подсыпать щебенку и готовить площадку. К вечеру привезли трос, за это время опустили стрелу, потому что надо перепасовывать.
Трос у нас был немецкий, запасной. Короче говоря, Леня Иванов с ребятами быстренько перепасовали и все наладили. У суперлифта колесо село — проверили колеса. К вечеру поставили кран в предмонтажное положение. Приехал другой крановой Надеев Валера, кстати, с завода глубоководных оснований. Посадили Надеева и начали подъем. Опять вся команда в сборе. Вроде все нормально, когда осталось метра 3-4 до опоры, смотрю — опять стрела поехала, что делать? Суперлифт на месте стоит. Трос новый. Стрела чуть изогнулась, но мы потихоньку-потихоньку и поставили. Моя задача в этот момент была смотреть за элементами крана. Со второй попытки мы опустили «Самолет».
Но это еще не все. Еще надо было узнать — выдержат ли опоры? Когда «Самолет» лег на опоры, кран оставили под нагрузкой и постепенно ее уменьшали. Если бы даже поехала опора, то кран бы держал. Мы уже были научены. Но опять эта правая гусеница стала проседать. Опустили «Самолет». Вот, пожалуй, и все. А Красильникову 500 рублей тут же вручили, и он три дня потом отдыхал».
Вот как рассказывает об этом важнейшем моменте Олег Петрович Ионов: «Балка «Самолет» весит 165 тонн. Рассчитали. Все вроде проходит. При попытке оторвать конструкцию от земли бортовой компьютер выдает запрет. А забыли, что траверса 12 тонн. И что делать? Учитывая запас прочности крана, решили выключить компьютер — повернули полицай-ключ. Нагрузили на суперлифт 520 тонн вместо 480, и все пошло. И потом у нас в самый ответственный момент перетерся трос собственного противовеса в 180 тонн. Где-то слабина у троса была, он попал между этими роликами, и крановщик это мог не заметить. Когда завели «Самолет» над реактором, в это время и лопнул трос лебедки. Суперлифт весом 520 тонн поднялся метра на полтора. Конструкция закачалась и встала. До сих пор, когда вспоминаю, дух перехватывает. Если рухнет эта громадина, а бетон еще жидкий, то разворотит все. Выглянул, стрела основная прогнулась. У меня первая седина появилась.
Надо было принимать какое-то решение. Надо отвезти его сначала от реактора. С Калининым долго решали, что делать. Главное, резко не двигать. С утра мы опять побежали и прикрутили дюзы управления гидравликой, даже если крановщик резко возьмет, то все равно стрела только плавненько пойдет. Выбрали крановщика — Луку Красильникова, потому что он был самый флегматичный. Работая со всеми крановыми и зная их характеры, мы решили с Калининым единогласно, что надо Луку. С утра подул ветер. Рама ходит, ее ветром раскачивает. Но поймали момент, когда она пошла в ту сторону, куда нам надо, и крановщику по рации дали команду. Он подхватил и вывел. Вот тут мы немного передохнули. Монтажники перепасовали трос. Эта ночь была самой страшной в моей жизни. Потом прошло все нормально.
Затем монтаж 27 труб, потом «Мамонт». А меня перед установкой «Мамонта» прокурорским надзором из зоны вывели, потому что я уже перебрал допустимую дозу, получил более 25 рентген. Получил направление в больницу в «Сказке», но меня вызвал В. И. Рудаков и говорит: «Олег, осталось уж совсем немного. Вместе начинали и вместе закончим. Для чего мы сюда пришли? Дело надо доделать. В «шестерке» у нас уже палаты есть. Три-четыре дня — и мы уедем». В этот день у меня отобрали накопитель, но я написал, чтобы мне разрешили продолжить работу. Начал снова работать в зоне, когда шла подготовка к установке балки «Мамонт». Но все-таки пришла телеграмма за подписью Воробьева, что мне вход в зону запрещен, и тогда мне сказали: «Олег, посиди хоть в своей каморке на «Сельхозтехнике». Посиди». Я слазил на крышу ХЖТО, установил антенну для рации и себе на вагончик поставил и по рации связь держал. Но с «Мамонтом» все обошлось. В памяти отложилось, что все было в порядке».
Вот так, Олег Петрович Ионов, как и все средмашевцы, не мог уехать, зная, что он нужен. Остается только преклониться перед такими людьми. Он и сейчас в работе. Прекрасный электронщик, зная хорошо компьютер, помогает всем, кто к нему обращается в любое время. Наш человек! Мы не были с ним знакомы раньше, и как хорошо, что благодаря этой книге у меня появился такой замечательный знакомый!
Кого часто вспоминают, когда речь идет о Чернобыле, так это Никифора Ксенофонтовича Страшевского, в 1986 году работавшего главным инженером треста «УПМ». Как только рассказывают о монтаже самых крупных балок «Самолета» или «Мамонта», то обязательно отметят, с каким профессионализмом действовал в этой невероятно сложной ситуации Никифор Ксенофонтович, который командовал краном «Демаг» в момент установки этих балок. Лично переговорить с ним оказалось не так уж просто. Он проживает в городе Озерске (бывшем Челябинске-40) и продолжает работать. Мне удалось уговорить его встретиться со мной во время его командировки в Москву. Это случилось в конце ноября 2009 года.
– Неужели за все эти годы у вас, такого известного и важного для монтажа человека, никто не взял интервью, не попросил написать воспоминания о Чернобыле? Просто удивительно.
– А зачем? Мы монтажники, наше дело работать, да к тому же я живу в таком городе, где очень многие заслуживают еще большего внимания. Там много не только чернобыльцев, но и маяковцев, которые после ликвидации аварии на «Маяке» в 1957 году еще участвовали и в ликвидации последствий аварии в Чернобыле. Вот о ком надо рассказывать.
– Да, я согласна, что и о них тоже. Но пока расскажите о себе, как вы стали таким профессионалом-монтажником, где вы получили такой опыт, что вам доверяют монтаж самых сложных конструкций?
– Я родился в Магнитогорске в 1947 году. Отец был строителем-сварщиком, и наша семья в 1949 году переехала в город Южноуральск на строительство ГРЭС. Там в 1965 году окончил школу и поступил в Московский энергетический институт. В 1972 году после окончания института получил специальность инженера по тепловым и электрическим станциям и распределился на строительство Ленинградской атомной станции, где начал работать сначала мастером, потом прорабом, затем начальником участка. Занимался монтажом оборудования для реакторного отделения. Когда ввели в эксплуатацию 4-й блок, меня в 1981 году перевели на строительство Игналинской атомной станции начальником спецучастка, а потом назначили начальником монтажно-строительного управления. Образовался трест на Игналинской атомной станции, и организовали монтажно-строительный трест № 3 Объединения «ЭСМ» на базе Управления МСУ-90, которое перебазировалось туда из Соснового Бора. Меня назначили начальником Управления № 1, которое занималось монтажом реакторных систем. В 1986 мне предложили перебраться на Урал в должности главного инженера треста «УПМ». Я приехал 4 апреля, как сейчас помню, ну а 26 апреля случился Чернобыль.
Где-то в августе месяце мне позвонил В. И. Рудаков и сказал: «Никифор, надо приехать в Чернобыль». 30 августа я туда вылетел. Владимир Иванович поручил мне перекрытие реакторного отделения.
– С чего вы начали, когда приехали на ЧАЭС?
– В это время бетонировали каскадные стены. Работы вело объединение «ЭСМ», а я готовился к перекрытию. Сначала получали конструкции, укрупняли их на месте. Я комплектовал бригаду, которая будет монтировать. Мне Владимир Иванович предоставил полную свободу в подборе специалистов. И я, естественно, подбирал людей, которых хорошо знал. Сначала вызвал из своего нового предприятия треста «УПМ», потом попросил Владимира Ивановича, чтобы он разрешил мне взять людей с Игналины. Я пригласил оттуда несколько бригадиров, несколько инженерно-технических работников. Вместе со мной работали: С. К. Зуев — бригадир, А. М. Родионов — бригадир, Володя Блохин — инженер, он сейчас руководит Нововоронежским управлением, Шарапов Женя — мой прораб с Игналины, с Урала Петухов Юра — прораб и еще несколько человек.
– Вы организовали бригаду, которая должна вести перекрытие?
– Да, такое подразделение, которое должно вести монтаж конструкций перекрытия реакторного отделения. Но сначала приходилось заниматься и монтажом опор. Сам монтаж был как организован? На «Демаге» стояли телекамеры. Кроме того, мы поставили несколько телекамер вокруг реакторного отделения. Были удачные попытки, были и неудачные. В конце концов мы три-четыре камеры поставили вокруг реакторного отделения. На стреле «Демага» две камеры, которые показывали, как зафиксирован груз на крюке. У меня стояли в «Бункере» в здании ХЖТО пять мониторов. И вот, глядя на эти мониторы, поочередно давал команды либо я, либо Володя Блохин. С ним посменно работали. В первую смену, скажем, я, вторую вел он, или наоборот.
– Вы командовали этими «Демагами»? Там «вира», «майна» и т. д. А до этого вы тоже монтажом занимались? Вы же руководитель предприятия, руководитель этих организаций?
– Считайте, что я был начальником работающим.
– И как часто вам приходилось вести монтаж?
– Когда предстоял сложный монтаж. Начинал я с чего? На Ленинградской атомной станции я начинал с конструкции реактора. На первом блоке мы монтировали реактор в разобранном виде элементами в шахте реактора. А второй реактор мы уже укрупняли до определенных размеров и монтировали конструкцию мостовыми кранами. Сначала везли козловыми кранами, а потом мостовыми кранами в шахте аппарата уже укрупненно. Например, на 4-м блоке Ленинградской атомной станции мы монтировали конструкцию схемы «Леонид» весом 630 тонн двумя трехсоттонными кранами. Эти конструкции приходилось и кантовать. Схема «Елена» весом 450 тонн укрупнялась в шатре-тепляке. Сначала она в одном положении укрупнялась, потом кантовалась в этом тепляке козловыми кранами, а это очень серьезная операция — кантовать такой вес. Поэтому этими операциями, естественно, руководили инженерно-технические работники, но были и опытные бригадиры, такие как Марьясов Гена, Герой Социалистического Труда. Он у меня в управлении работал на Игналинской и Ленинградской атомных станциях. Конечно, под наблюдением инженерно- технических работников, потому что это очень сложная и ответственная операция, и промашка может очень дорого обойтись. Владимир Иванович поставил передо мной сроки монтажа перекрытия, когда я должен начать монтаж и когда закончить. Я начал на неделю позже. Он меня укорял очень часто. Но я тогда говорил, что еще не готов. Вот подготовлюсь, тогда скажу. На неделю позже начал, но на две недели раньше закончил.
– А в чем ваша подготовка заключалась, что именно вы делали?
– А нужно было просмотреть все негативные моменты, которые могли возникнуть во время монтажа. Фактически «Укрытие» — это карточный домик. Там ни одной капли сварки нет, ни одного болта не стоит. Конструкции собирались, складывались. Не дай бог промажешь или что со строповкой случится. Ваши ребята из НИКИМТа придумали хорошие стропа, которые отстреливались. А у меня был, кстати, такой случай, когда я монтировал одну конструкцию. У меня отстрелились стропа, и строп замотался вокруг самой балки. Я начинаю гак тащить вверх, а он не идет, он тащит за собой эту балку, потому что строп зацепился. Я мучился несколько часов, все пытался отцепить. При этом присутствовал А. Н. Усанов, и я говорю: «Разрешите мне стропа оставить там». Он мне разрешил, и я по монитору подвел гак к кромке балки и, шоркая гаком по кромке, с гака снял стропа и оставил их там. Поэтому я очень тщательно готовился к этой работе. Допустить ошибку было нельзя. Это могло привести к серьезным последствиям.
– Что случилось при монтаже «Самолета»?
– Ситуация была такая. Я сидел в кабине крана за креслом крановщика. Крановщик, как потом выяснилось, выключил ОГП — ограничитель грузоподъемности крана, потому что не хватало вылета. Он майновал груз по моей команде, потом отключил ОГП и перегрузил лебедку суперлифта. Суперлифт — это контргруз, который за краном находится и соединен со стрелой крана полиспастом из тридцати ниток. Лопнул этот трос, и кран стал у нас как весы. Я в это время находился в кабине крана.
Крановщик открывает дверь и выскакивает, потому что кран мог, конечно, опрокинуться. Но и я за ним несколько позже. Вышли, оценили ситуацию и поняли, что нужно менять трос. В течение суток привезли трос, и ребята из треста К. Н. Кондырева быстро все это исправили, перемонтировали трос, и мы возобновили монтаж. Но предварительно немного исправили основание под кран. Вообще при работе с «Демагами» требования очень жесткие. Должна быть почти идеально горизонтальная поверхность и достаточно хорошо уплотненная. Выполнили эти работы, Владимир Иванович Рудаков все принял лично сам, и мы продолжили монтаж. На следующий день, 23 сентября мы смонтировали «Самолет».
– Вы опустили «Самолет» на эти опоры и некоторое время не снимали нагрузку, почему?
– Да, не расслабляя тросов, я положил «Самолет» и так держал, не снимая нагрузку. А. Н. Усанов побежал в галерею с биноклем, посмотрел, что он сел на место, вернулся и, довольный, говорит: «Все, расстропляй!» Кстати, взял меня и расцеловал. Я расстропил, а сзади стояли репортеры с украинского телевидения. Они потом ко мне подошли с просьбой, что не успели снять, как Усанов меня расцеловал, и попросили повторить. Но нет, конечно, повторения не было. Такой был анекдотичный случай.
– Начали монтировать 21 сентября, а монтаж закончился 23-го, где вы были все это время?
– Я ездил поспать. В то время мы жили уже в Чернобыле. Вначале в каком-то пионерском лагере в 120 км от Чернобыля — 2,5 часа на работу и обратно. Если бы работали по 6 часов, то это было бы допустимо, но мы работал по 12-15 часов, и на сон вообще не оставалось времени, тогда мы и попросили нам сделать квартиру в Чернобыле. На «Сельхозтехнике» нам отмыли квартиру, и мы жили втроем: Макаров, Лиходиевский и я. А потом нас переселили в Иванков, когда построили дома. Это уже в ноябре мы жили в Иванкове.
Когда «Самолет» установили, то рядом с ним еще две балки Б-1 положили для установки следующих конструкций. Потом укладывали трубы перекрытия диаметром 1220 мм, толщиной 15 мм и длиной 36 м. Их здесь укрупняло другое подразделение нашего Главка, а мы их монтировали. Тоже довольно ответственная работа. Прорепетировали монтаж сначала внизу перед блоком, а потом уже приступили к монтажу наверху, прижимая плоскостями трубы друг к другу. Затем на балки, лежащие рядом с «Самолетом», устанавливали конструкции, которые все это закрывали, в том числе и «Собачий домик». По окончании этих работ В. И. Рудаков отпустил меня домой, правда, предупредил, что, возможно, вызовет еще на монтаж «Мамонта». Я уехал в надежде, что недельки две-три отдохну, но через неделю раздался звонок: «Выезжай».
Меня вызвали в Чернобыль, теперь уже для монтажа «Мамонта». Но к этой операции еще не были готовы, так как надо было сыпать щебень для опор, на которые будет опираться балка «Мамонт». Поэтому сначала сыпали щебень, монтировали опоры и потом монтировали сам «Мамонт». «Мамонта» я монтировал 13 часов, как сейчас помню. Вот здесь я не уходил. Мне приносили поесть на рабочее место и в «Бункер».
– В чем заключалась сложность при монтаже «Мамонта»?
– Он был по весу самый большой груз из всех. Из тех, что нам представилось там монтировать. Весил где-то 180 тонн. Монтировали одним «Демагом». Конечно, если бы не было этой техники, вряд ли мы справились бы с этой аварией. Как балку «Мамонт» я смонтировал, меня отпустили. В общей сложности я там пробыл два с небольшим месяца.
Все остальные и последующие работы, несмотря на их крупномасштабный объем, носили только дополняющий или заканчивающий, доделочный характер. Главное было сделано: 26 сентября — окончание 4-й каскадной стенки, 23 сентября — монтаж рамы под трубы («Самолет») и 1 октября — укладка трубчатого покрытия над центральным залом реактора.
– А сколько рентген вы набрали за этот период?
– В справке у меня 24,5 рентген, а на самом деле трудно сказать, сколько. У меня были случаи, когда надо было своих ребят отправлять досрочно, поскольку они набирали предельную дозу в 25 рентген. Вот Юра Петухов, прораб. Он приехал и где-то через 10 дней схватил сразу большую дозу — за один раз 15 рентген получил. Я его, конечно, снял с основной работы, но оставил на оформлении документации в Чернобыле. Там мне тоже нужны были люди.
Я приехал в Чернобыль 30 августа. Как только приехал, меня Владимир Иванович посадил в вертолет, мы полетели и зависли над блоком. Он мне показал, что случилось, и у меня тогда волосы дыбом встали, когда я увидел эту картину. Я-то знаю этот реактор, смотрю, а схема «Елена» лежит «вверх ногами». Сама весит 4 тысячи тонн, так как серпентинитом засыпана и соединена с «Ольгой-Романом» почти двумя тысячами стыков диаметром 150 мм. Это какой же мощности был взрыв, что все это оборвало и перевернуло «Елену»? Мы зависли над блоком, и Владимир Иванович мне показал, что нужно делать.
– За этот полет, тем более что зависли, сколько вы получили рентген?
– Я тогда еще без кассеты был, так как мне ее еще не успели выдать. К тому же я знаю, что радиация на всех по-разному действует. Для некоторых хватает и 10 рентген, а другие, за один раз получив 400 рентген, жили до 90 лет.
– Какие у вас остались впечатления от работы в Чернобыле?
– На войне я не был в силу своего возраста, но читал, смотрел фильмы, и у меня такое сложилось впечатление, что там было как на войне. Было очень четко видно, кто из себя что представляет. Такая обстановка была, можно сказать военная, и людей было видно сразу. Но в основном люди были самоотверженные.
– В своих специалистах, которых вызвали, ни в ком не разочаровались?
– Нет, я их знал, и я их выбирал.
– У вас была самая трудная работа.
– Ну почему, ну нет. Вспомните, как стены заливали бетоном. Миксера на ходу переворачивались, с такой скоростью они неслись по дорогам. Едешь по дороге и видишь — там миксер, там миксер лежит. Им же платили за количество рейсов. А вообще я считаю, что все, кто там был, все достойны награды.
– Вы ветеран отрасли и как отмечены ваши труды?
– Да, ветеран. У меня награды: за 4-й блок ЛАЭ С — орден «Знак Почета», за 1-й блок Игналинской — орден Октябрьской Революции, за Чернобыль — орден Трудового Красного Знамени и ведомственная медаль «Знак Славского». И мои ребята, с кем я работал в Чернобыле, получили тоже награды. Позвонил В. И. Рудаков и сказал: «Два ордена и семь медалей». В целом через мою бригаду прошло человек 70. Они же менялись. Надо бы всем дать награды, но дали только девять.
– Какое ваше впечатление о руководстве, с которым вы работали?
– Они были одержимы выполнить эту работу не нарушая сроков, которые им установило правительство, и совершенно себя не жалели, особенно В. И. Рудаков. Был такой случай. Мы каждое утро, когда выезжали на работу, посылали сначала дозиметристов проверить радиационную обстановку там, где будем работать. Они пройдут и составят карту дозиметрических полей и предупреждают нас, куда можно ходить, куда нет, и т. д. Однажды перед началом работ я сижу у монитора, веду камеру, веду, а дозиметрист говорит: «Вот здесь остановись». Я остановил и вижу, что там торчит труба из земли, может быть, диаметром 200-300 мм. «Вот здесь ходить нельзя, — объясняет дозиметрист, — так как в трубе что-то лежит и дает очень большой фон». Владимир Иванович стоит и говорит: «А я вчера около этой трубы перекуривал, когда выходил из блока». Он шел всегда впереди, даже здесь. К тому же он жил постоянно на «Сельхозтехнике». Я когда приехал туда в конце августа, он был уже там довольно долго. Он в Чернобыле вообще полгода был, если не больше, и мне уже тогда не понравился цвет его лица. Он был какой-то зеленый. Вот такой Владимир Иванович был человек.
Несколько раз к нам приезжал Е. П. Славский, много расспрашивал, помогал советами, отличившимся вручал грамоты.
На каком-то этапе, когда подготавливали опоры для «Самолета», было принято решение в «Батискафе» послать проектировщиков для осмотра мест установки опор. Главный инженер ВНИПИЭТа В. А. Курносов и с ним еще два человека отправились в этот полет. Это был самый первый полет в район разрушенного реактора. Мне надо было краном поставить «Батискаф» в зону разрушенного реактора. Это происходило еще до монтажа перекрытия. И вот эту операцию мне поручили.
Мы привязали кабину тросами к строповочным устройствам, чтобы, не дай бог, ничего не случилось. Я их взял краном и осторожно поставил на нужное место, троса при этом держал в натяге, и мы общались по рации. После того как они все работы закончили и я их назад вернул, он выскочил оттуда весь красный и давай меня обнимать. Потом мы с ним как-то встретились в одном санатории. Нас же первое время после Чернобыля заставляли обязательно поехать в санаторий. И вот мы встретились, и он меня всем представлял: «Вот человек, который подарил мне вторую жизнь». Они осмотрели все, что нужно для проектных работ, не выходя из кабины «Батискафа». Радиационный фон в этом месте был 1200 рентген.
– Как сложилась ваша жизнь после этих событий?
– Я вернулся в трест. Это 1986 год. В 1992 году меня пригласили главным инженером треста, который перевели с Игналины на строительство 5-го и 6-го блоков Нововоронежской АЭС, где я проработал до 1995 года. Затем вернулся на старую работу, а в 1997 году создал свою фирму по строительно-монтажным работам, которой сейчас уже 12 лет. Начинали с одного старого, нами же отремонтированного бульдозера, а сегодня у нас уже 70 с лишним единиц техники и людей 200 человек, которые пришли в нашу фирму, когда все стало разваливаться.
– Какие работы вы ведете?
– Строительно-монтажные и, конечно, не только монтаж, но уже и строительные работы. Мы работаем на объектах атомной промышленности и энергетики. Ведем работы на Белоярской станции, на химкомбинате ПО «Маяк» и многих других объектах.
– А ваша семья из кого состоит?
– Женился я еще в институте, и у нас в 1972 году родился сын Константин, который сейчас у меня работает начальником отдела. Закончил Уральский политехнический институт по специальности «технология ядерных установок», затем второй институт по экономике. Женат, и у него уже есть восьмилетний сын — мой первый внук. И еще у меня есть дочь Александра, которая родилась в 1984 году. Окончила школу с серебряной медалью, потом в Петербурге университет, факультет журналистики, живет в Питере и замужем за нашим озерским парнем, работает в одной из питерских фирм».
Как хорошо, что человек, умеющий монтировать такие сложные конструкции и сделавший так много в Чернобыле, продолжает работать, и не только работает, но и руководит собственной строительно-монтажной фирмой, привлекает к работе молодежь. Он, конечно, не может похвастаться здоровьем, как и все чернобыльцы, тем более проработавшие в 1986 году: гипертония, стенокардия и прочее. Но у него есть любимое дело, которому он посвятил всю свою жизнь, и это дает ему большой стимул, как и его семья, которая, судя по всему, только его радует. Дай Бог, чтобы и дальше все у него было в порядке, как и у всех чернобыльцев!
Из воспоминаний лауреата премии Совета Министров СССР, бригадира монтажной бригады Степана Кондратьевича Зуева, выполнявшего работы на ЧАЭС в период с 25 августа по 1 октября 1986 года: «Чернобыльская катастрофа застала меня в г. Снечкус (Литовская ССР). Игналинская АЭС, где я тогда работал на монтаже строящейся станции, относилась, в отличие от Чернобыльской АЭС, к Министерству среднего машиностроения.
Все виды специальных монтажных работ вел «Энергоспецмонтаж», и начальником управления был К. А. Коблицкий. 23 августа меня вызвал Константин Александрович и сказал, что Чернобыль требует опытных монтажников и по приказу В. И. Рудакова я должен срочно прибыть на ликвидацию последствий аварии на станцию. То, что В. И. Рудаков уже там, я не сомневался. За всю свою трудовую жизнь я его больше видел в робе, телогрейке, сапогах на пусковых объектах Средмаша, чем на собраниях и митингах по поводу пуска какого-нибудь завода, цеха объекта. К слову скажу — это был наш начальник, к которому можно было запросто обратиться и днем, и ночью по любому вопросу, так как в горячих пусковых точках он всегда был рядом с нами — работягами.
Дорога в Чернобыль заняла два дня, и я уже 25 августа был на месте. Без проволочек, без хождения по кабинентам я уже на следующий день был назначен бригадиром монтажной бригады, в которой было 62 человека. Некоторых из бригады я знал по прежним местам работы. Все же Средмаш — это единая дружная семья специалистов, легких на подъем и привыкших к командировкам, в которых у некоторых проходило полжизни, а то и вся целиком.
Задача бригады — выполнить перекрытие жерла 4-го блока, где разорвало реактор. Это была главнейшая задача тех дней. Когда я увидел эти развалины реакторного зала, я подумал, что тут работы на год хватит: не то что радиация ограничивала время работы, подхода-то к зоне работ не было, зацепиться-то не за что — сплошная рваная рана из металла и бетона.
Но к этому времени был уже проект производства работ (ППР), по которому моей бригаде надлежало забросить на оставшиеся опорные стены 4-го блока хребтовые балки и смонтировать перекрытие над реактором из труб. Позже, когда уже станут вырисовываться очертания перекрытия, в обиход войдет слово «саркофаг». Мы же тогда окрестили это сооружение «кошкин домик». Конструкцию перекрытия, чтобы не облучаться на ЧАЭС, готовили под будущую сборку в Чернобыле на полигоне «Сельхозтехники». Укрупняли конструкцию до предела, подгоняя под грузоподъемность техники, так как понимали, что досборка будет просто невозможна. Работами напрямую руководил В. И. Рудаков, хотя были и начальники управлений: Н. К. Страшевский, В. И. Блохин. С Рудаковым за день встречались раз по пять. Можно сказать, вместе и «ели и пили», и если бы он сегодня был жив, я думаю, мне не пришлось бы обивать пороги чиновников, чтобы получить справку за свой труд, которую я в свое время просто не взял.
Итак, 37 дней моей командировки день за днем с полигона сборки и до ЧАЭС — это около 20 км — шел трейлер, на котором лежала половина балки или трубы, а другую «в зубах» тащил сзади 100-тонный гусеничный кран. Каждый рейс этой спарки мы сопровождали напутствием — «хоть бы ничего не случилось». Слава богу, пронесло. Но не всегда было гладко.
На 4-м блоке металлические конструкции поднимал кран «Демаг» — чудо техники, можно сказать. Диаметр охвата рабочей зоны у этого крана — 150 м и грузоподъемность сумасшедшая, по моим меркам. Я их впервые увидел на ЧАЭС…
При подъеме одной из балок что-то не подрасчитали наши инженеры — все же была спешка, и лопнул полиспас у «Демага». Не будь в конструкции крана противовеса — суперлифта, кран завалился бы в общую радиоактивную могилу. Аккуратно смайновали балку, заменили полиспас, и все пошло своим чередом. С фотографий «Саркофага» не видно его внутренних конструкций, а под плитами перекрытия лежат 180-тонные опорные балки «Мамонты» — так мы их называли — и 27 труб диаметром 1200 мм, длина каждой из которых по 30 метров. Все это монтировала наша бригада.
За эту работу я получил орден Славы III степени. Были и премии, Почетные грамоты, благодарности. Стоил ли наш труд, и мой в частности, этих наград, пусть судят люди, которые сегодня здоровы и счастливы и не знают болезней, которыми наградил нас этот «мирный атом». 50 рентген я получил в Чернобыле (хотя официально записали директивную норму тех дней — 24,78 р). Положили меня по приезде домой на операционный стол с желудком. Видимо, это рецидив работы на ЛПА, нервное напряжение, да и бэры сделали свое дело. Ведь работать приходилось от 30 минут до 2-х часов — это в активной зоне, подконтрольной дозиметристам, а жили- то в Чернобыле, ездили на работу и с работы по радиоактивной зоне, которая в 1986 году и фонила, и звенела, и трещала датчиками приборов на запредельных по нормам НРБ уровнях.
Уезжал с ЧАЭС с чувством гордости от выполненной задачи и сделанной работы, которую никогда ранее не делал, и не приведи случай делать еще».
В составе Монтажного района было создано отделение НИКИМТа по штатному расписанию — 55 человек. С 22 августа по 26 сентября отделением руководил начальник реакторного отделения, лауреат Государственной премии, заслуженный технолог России, награжденный многочисленными правительственными наградами, Борис Андреевич Пятунин, в числе первых никимтовцев работавший на ЧАЭС в мае 1986 года, а затем вновь направленный для участия в работах по ликвидации в самый напряженный момент по сооружению «Укрытия». Борис Андреевич очень хотел, чтобы выпустили книгу о монтажниках и их героическом труде в Чернобыле. Он оставил свои воспоминания и дневниковые записи об этом периоде с некоторыми пояснениями, которые представляют интерес, так как читатель уже знаком с задачами, выполненными в течение этого периода.
Из воспоминаний Б. А. Пятунина: «В разговоре со мной А. А. Куркумели ссылался на то, что В. И. Рудаков — начальник нашего монтажного Главка, находившийся там в командировке и, по сути, оперативно руководивший Монтажным районом, в телефонном разговоре высказал пожелание, чтобы приехал я. Не зная мотивов моего вызова, ответил, что поеду только в том случае, если врачи дадут разрешение. Тем более что к этому времени был установлен строгий порядок — в командировку на ЧАЭС прибывают только специалисты, имеющие медицинское разрешение. После прохождения медосмотра в нашей ведомственной поликлинике медицина запретила мне выезд в Чернобыль. Я доложил об этом Куркумели, но на следующий день, когда ему позвонил из Чернобыля директор, он пригласил меня к телефону. Ю. Ф. Юрченко просил приехать хотя бы недели на две, обещая уладить с местной медициной вопрос об отсутствии у меня медицинской справки, а по сути — запрещение московских медиков. Я дал свое согласие, поступив в этом случае по принципу: «Если не я, то кто?», и в середине августа прибыл в Чернобыль.
На этот раз порядок уже был во всем. Недалеко от станции Тетерев, в п/л «Голубые озера», где размещались строители и монтажники УС-605, было налажено все, от завтрака до ужина, ночлега и закрепленного транспорта для ежедневных поездок на ЧАЭС. Меня поселили, одели, обули и покормили. В летних домиках на территории лагеря проживали и сотрудники института — мои коллеги и подчиненные, число которых в этот период было 40 человек. За подразделением был уже закреплен автобус, который в 640 отходил от лагеря и часов в 10-11 вечера привозил их на ночлег. Располагалось отделение института на базе «Сельхозтехники», где был сосредоточен Монтажный район. В отдельном здании располагались и мы. В распоряжении отделения был второй автобус, который доставлял сотрудников до 4-го блока и обратно. Одним словом, общие организационные вопросы для работы отделения были решены, включая кульманы, столы, стулья и комнату для ночевки, если не удавалось уехать в «Голубые озера».
Основными работами отделения института на площадке были: ревизия и наладка оборудования, поставляемого институтом на ЧАЭС, и техническое руководство при его использовании (телевизионные системы, защитные кабины для кранов «Демаг», защитные кабины для строительной техники, оборудование для очистки кровель и т. п.); разработка ППР по укрупнительной сборке и монтажу металлоконструкций «Укрытия». Отделение института в Чернобыле в начале июля организовывал В. Г. Веретельник, затем его сменил А. Д. Спиридонов, а я, по сути, приехал на смену ему. К моему приезду уже была смонтирована разделительная стена машзала между третьим и четвертым блоками, «пионерные» стены по периметру четвертого блока и первый ярус каскадной стены. Предстояло выполнить самые сложные работы по монтажу конструкций перекрытия реакторного блока и деаэраторной этажерки. Одновременно велись интенсивные работы по очистке кровель под руководством Ю. Н. Самойленко, где использовались и устройства, поставленные НИКИМТом. Фронт работы постоянно расширялся, темпы быстро нарастали, и люди работали без выходных практически по 10-12 часов, не считая четырех часов на дорогу в оба конца.
На первых порах руководить подразделением было сложно, так как было два вышестоящих начальника: с одной стороны — директор, который как член Правительственной комиссии координировал работы по очистке кровель и давал ежедневные различные задания, и все «надо было сделать вчера»; с другой стороны — В. И. Рудаков, отвечающий за все монтажные работы по «Укрытию» 4-го блока, на ежедневных оперативках Монтажного района давал также задания, выполнение которых строго контролировалось, а за срывы сроков и ошибки строго спрашивал и устраивал разносы на оперативках. После отъезда в начале сентября Юрия Федоровича остался один начальник В. И. Рудаков, и работать стало полегче.
Постепенно успешно внедрялись разработанные отделением ППР. В августе расставили вышки с телекамерами и впервые включили в «Бункере» телемониторы, которые постоянно показывали всю панораму строительно-монтажных работ по сооружению «Укрытия», позволяющую не только наблюдать выполнение отдельных операций, но и оперативно вмешиваться и корректировать их выполнение. Это место в «Бункере», где были установлены телемониторы, стало в полном смысле штабом на передовой, и все «летучки» руководства строителей и монтажников, согласование ППР между подразделениями происходило именно в этом месте. При монтаже основных конструкций «Укрытия» «Бункер» стал постоянным рабочим местом В. И. Рудакова и остальных монтажников. Частыми гостями были строители, проектировщики и другие руководители Минсредмаша, включая А. Н. Усанова.
Привожу краткие дневниковые записи тех дней с некоторыми пояснениями, когда мне пришлось руководить подразделением НИКИМТа в Чернобыле.
27.08.86. Был с В. И. Рудаковым на совещании у Г. Д. Лыкова, потом у Е. М. Ионова. Смотрели чертежи перекрытий.
28.08.86. Прибыли в командировку В. П. Иванов, П. Г. Лексин, Н. Р. Сорокин. Текущие дела. Посетил Чернобыль В. В. Щербицкий. Из-за этого движение перекрыто, и уехать ночевать удалось только в 9 30 вечера, то есть на час позже.
30.08.86. Неприятности при подъеме блока второй каскадной стены. Строители случайно залили подошву блока бетоном и тем самым перегрузили «Демаг». Надо было решать, как дистанционно смыть этот бетон с подошвы блока.
(«Демаг» — весьма чувствительный кран, он хорошо чувствует перегруз. От вылета стрелы грузоподъемность меняется. Он перегрузился и отключился. Вылили тонну бетона, и, пока он не схватился, надо было его смыть. Эти работы не нашего отделения, но В. И. Рудаков отправил меня разбираться.)
31.08.86. На блок не выезжал, занимались проектом перевозки балок. Дали новый автобус.
1.09.86. Ремонт крана «Либхер». Новая система подвески грейфера, подготовка пожарных лафетов. При перевозке завалился тягач с колонной для машзала. ППР наш, причина аварии не наша.
(Меня вызывает В. С. Андрианов: «Вы разрабатывали ППР на перевозку колонны? Вот поезжайте к блоку и разбирайтесь». Волосы шевелятся от таких проблем: ППР наш, тягач 30 метров, масса колонны в несколько десятков тонн — и все это завалилось. Водитель не рассчитал разворот, и мы здесь ни при чем, но в то же время надо выручать. Все восстановили.)
2.09.86. Сумасшедшее утро. Готовили монитор. «Фористери». В. П. Иванов на «Либхере». Доложили В. И. Рудакову ППР по монтажу балок Б-2.
(Балки Б-2 — это две спаренные балки, основа всего перекрытия, и нужно было дистанционно поставить их на отметку +58. Конструкция весом 165 тонн. Это одна из операций, которая больше всего принесла хлопот и Рудакову, и монтажникам, и нам, как разработчикам ППР по монтажу этих балок. Мы предложили соединить эти балки, чтобы поставить их одним блоком.)
3.09.86. Сломали стрелу крана «Либхер». Был на четвертом блоке.
4.09.86. Новое поручение Ю. Ф. Юрченко — быстро спроектировать «склиз» для сталкивания мусора с крыши.
5.09.86. Срочная выдача чертежей КМД на опору «Зуб». Поездка на 5-й и 6-й блоки для подбора материалов на оснастку. Вечером вышло из строя ТВ на «Демаге-16».
6.09.86. Новое пор учение — проект освещения площади и завала, так как ночи темные. В. И. Рузаков снимал «промокашки» вертолетом, скандал из-за пыли, поднятой вертолетом.
7.09.86. Опять сломалось телевидение на «Демаге-16». Ездили восстанавливать. Окончательный проект на подъем балок Б-2, ехидные замечания В. С. Андрианова по крюкам для строповки балок Б-2. Возгорание преобразователя на «Демаге-20».
(Четыре крюка, которыми цепляли эти балки, были вырезаны из толстого стального листа 2 × 1,5 м, что и вызывало замечания у начальства. На этих крюках надо было установить эти балки на штатные места, а потом эти крюки надо было дистанционно вывести из зацепления при расстроповке балок. Главное — это результат, и тут уж не до эстетики. А результат — положительный.)
8.09.86. Ездили рассматривать завал из помещения 7001. «Склиз», который застропили к вертолету для установки на кровлю, сбросили, так как очень «парусил», вертолет кидает, и до беды было недалеко.
9.09.86. Были на «Демаге-16», сегодня поднимали защитную кабину на него, просили убрать со стрелы пожарные рукава, кабели и т. п. На «Демаге-20» опять замыкание и возгорание. Восстановили ТВ в кабине.
10.09.86. Две оперативки по перекрытию, подготовка к монтажу первой опоры «Зуба». Включено впервые ТВ в «Бункере». Вечером неприятность — место стоянки «Демага» залили бетоном.
11.09.86. Получили задание установить вторую вышку с ТВ камерами на отметке +67. Приехал Ф. П. Грибута с прекрасным решением строповки и дистанционной расстроповки «Зуба». Все очень довольны. Работает ТВ в «Бункере». По указанию В. И. Рудакова передали одну из защитных кабин для съемок фильма.
12.09.86. Неприятное известие — при установке второй вышки с телекамерами ее уронили. Утром вместе с В. И. Рудаковым, В. С. Андриановым, Б. Н. Железняковым и В. П. Ивановым ездили смотреть возможность ее возврата на место. Отрубили и использовали только кабель. Собрали и смонтировали вторую вышку. За день — 1 рентген.
13.09.86. Собрали траверсу и балки Б-2. С В. И. Рудаковым поездка к балкам, снятие исполнительной схемы. Вечером оперативки не было.
14.09.86. С трудностями «Демагом-20» поставили третью вышку с телекамерами. Вертолетчики не сумели поставить гидромонитор на крышу.
15.09.86. Перевозка балок Б-2 с площадки укрупнения к ХЖТО. ТВ работает нормально. Вертолетом забросили монитор на крышу к Ю. Н. Самойленко. Срочное задание по закрытию окон машзала 4-го блока.
16.09.86. Срочное задание ППР на перевоз балок Б-1 на трейлерах, отказ от тележек. Посадили первый «Зуб» удачно, второй «Зуб» сажали долго из-за паузы на выдержку для набора прочности бетона. Светит в глаза солнце. Сделали оба ППР и на закрытие окон и на перевозку балок Б-1. Подали блок балок Б-2 к блоку нормально.
17.09.86. Утром скандал из-за нелепых промежуточных установок блока Б-2 при подаче их в конечное положение перед окончательной установкой на штатное место на 4-м блоке.
18.09.86. Выяснили и согласовали промежуточные установки блока Б-2. Создана комиссия по подъему блока балок Б-2. Приехали А. Н. Усанов, В. А. Курносов, приняли решение поднимать второй «Зуб». На крыше у Ю. Н. Самойленко довели до ума насос и монитор. Отказала ТВ камера на ХЖТО, поехали исправлять, к утру 19-го исправили.
19.09.86. Перебросили «Демагом-21» блок балок на первую стоянку. Монтаж бетоновода и подливка «Зуба». У Ю. Н. Самойленко гидромонитором отмыли отметку +78 (правую часть и переднюю часть перед трубой).
20.09.86. Команда на подъем балок блока Б-2. Пока перекидывали в два промежуточных положения, ушли в ночь, начали основной подъем в 10 часов вечера, кошмарная ночь в «Бункере». Кран при подъеме сломался. (Дело в том, что в соответствии с инструкцией по эксплуатации крана он требует идеально горизонтального основания во время подъема и поворота стрелы. Но около разрушенного блока выполнить такое основание было очень сложно. В результате из-за негоризонтальности основания при повороте стрелы крана после подъема балок кран вышел из строя.) Зависли с балками над разрушенным блоком и в 2 30 уехали в Чернобыль, прекратив работу. На крыше смонтировали третий монитор.
21.09.86. Три часа поспал в Чернобыле и утром в 7 часов был на блоке. Поднялся ветер, блок балок здорово качает над разрушенным реактором. К обеду сумели опустить блок балок снова на землю. Причина первого неудачного подъема — плохо спланированная площадка под гусеницами «Демага». Команда Усанова довести площадку под «Демаг» до необходимой горизонтальности. (Утром начался ветер, а эти 165 тонн качает над разрушенным реактором, да и кран не в порядке. В какой момент это все сорвется и рухнет туда, на этот уже разрушенный реактор, да с высоты? И к чему это приведет? Поэтому и шевелятся волосы на голове. Кое-как с помощью бульдозеров и тягачей развернули стрелу крана и опустили балки на прежнее место, и перекрестились, кто в душе, а кто и на самом деле.)
22.09.86. Идет подготовка к повторному подъему блока Б-2. После смыва крыш и ветра резко увеличилась активность.
23.09.86. Утром повторный подъем и попытка установить блок Б-2 на штатное место. В процессе поворота стрелы опять стало ясно, что основание под кран «Демаг» не горизонтальное, снова в исходное положение и исправление основания. В 15 часов третья, уже удачная, попытка, и в 20 часов блок балок Б-2 установили на штатные опоры — две вентиляционные шахты и два «Зуба» на стене, но пока не отстропились от балок. (Когда поставили балки, то не отстроплялись, потому что боялись, как бы не сели опоры — нагрузили их хорошо. И считали, что там бетон не набрал еще прочности. Ждали трое суток.) В этих эпизодах я принимал личное участие, а дальше еще много что выпало на долю нашего отделения. Это и монтаж «Собачьего домика», который был очень труден, и монтаж «клюшек», и многое-многое другое. Мы делали ППР и на установку разделительной стенки в машзале. До определенной отметки ее легко было монтировать, а вот уже в межфермерном пространстве набирать эту стенку из отдельных фрагментов — одни проблемы. Во-первых, «светило» от седьмой турбины, во-вторых, проломанная кровля машзала.
Подводя итоги этой командировки, следует отметить слаженную и четкую работу всего коллектива командированных сотрудников НИКИМТа: группу разработчиков ППР в составе: П. Г. Кривошей — руководитель, Ю. П. Телешев, А. С. Осипов, Ф. П. Грибута, В. М. Ильин, А. Г. Молев, В. Г. Бравин, В. Б. Нещерет, И. И. Гетманский и других; группу по монтажу, наладке и пуску техники для очистки кровель в составе: В. В. Вайнштейн, П. Г. Лексин, Н. Р. Сорокин, Г. А. Корягин, А. В. Кулагин и других; группу по телевидению в составе: В. П. Иванов, Н. И. Бедняков, А. М. Алексеев и других; а также других сотрудников НИКИМТа: А. Д. Спиридонова, И. И. Розанова, В. П. Козлова, В. Г. Игнатова, В. И. Филичкина, Б. Н. Егорова, В. И. Рузакова, обеспечивающих подготовку и ремонт различной техники, поставленной институтом на ЧАЭС, в том числе и кранов «Демаг», оборудованных защитными кабинами и телевизионными устройствами, изготовленными институтом, дезактивацию и пылеподавление.
После возвращения из командировки в Москву то же состояние здоровья — длительный и упорный кашель, охрипший голос, общее недомогание. Но при этом полное моральное удовлетворение от результатов четко организованной работы всего коллектива монтажников, возглавляемого светлой памяти Владимиром Ивановичем Рудаковым, который возвратился из Чернобыля только после окончания работ по закрытию разрушенного блока».
Дело было превыше всего, даже важнее собственного здоровья, и здоровьем рисковали все руководители и специалисты, работающие на возведении «Укрытия», потому что для многих фраза «Если не я, то кто?» была критерием их поступков.
В газете «Санкт-Петербургские ведомости» 21 февраля 1996 года было опубликовано обширное интервью с Генеральным директором ВНИПИЭТа, профессором Владимиром Александровичем Курносовым, автором проекта «Укрытие», в котором он, вспоминая Чернобыль 1986 года, сказал: «Когда «Демаг» поднял блок балок Б-2 («Самолет») и установил его сверху, я стоял и плакал. Мы затыкали, наконец, этот проклятый радиоактивный вулкан!»
Козлова Е. А. Схватка с неизвестностью
