МОЖНО ли было поставить агрессора на колени, не только не производя высадки на Японские острова (а следовательно, и не жертвуя жизнями солдат), но и не применяя атомного оружия?

Уже к началу 1945 г. войска западных союзников имели подавляющее превосходство над Японией. На 87 американских и английских авианосцев японцы имели только 6, соотношение по линкорам составляло 29:5 в пользу англосаксов, по крейсерам — 71:10, по эсминцам — 305:44, по подводным лодкам — 219:57, по самолетам (без учета китайского театра военных действий) — 19,3 тыс. против 6,5 тыс. Эти соотношения и убеждали командующего военно-морским флотом США адмирала Кинга и представителя президента в Комитете начальников штабов адмирала Леги в возможности «удушить» Японию морской и воздушной блокадами, одновременно уничтожая шаг за шагом военную промышленность на Японских островах.

Но блокадный вариант завершения войны был отвергнут.

Чтобы понять и логику рассуждений американских лидеров, и последующий ход событий, необходимо принять во внимание такой фактор: собственно Япония была лишь одним из театров военных действий на Дальнем Востоке. На Японских островах даже к моменту капитуляции императорская армия имела 2,2 млн. солдат и офицеров всех родов войск. Общий же численный состав вооруженных сил Японии достигал более 7 млн. человек, разбросанных по необъятным просторам азиатско-тихоокеанского региона.

Особой мощью обладали дислоцированная в Маньчжурии Квантунская армия (более 700 тыс. человек плюс 150 тыс. марионеточных войск Маньчжоу-Го), группировки войск, размещенных в Корее (255 тыс.) и на сильно укрепленных Курилах, на южной части Сахалина (67 тыс.). Японские войска в Маньчжурии и Корее имели и мощную промышленную базу, какой к концу войны на Японских островах уже практически не существовало.

Не считаться с этими силами Вашингтон и Лондон не могли: по меньшей мере, Маньчжурия и Корея, расположенные в непосредственной близости от метрополии, превращались при прочих равных условиях в гигантский резервуар подкреплений, которыми Токио мог бы поддерживать битву за собственно Японские острова значительно дольше, чем это предусматривалось планами американского военного командования.

Вывод для Вашингтона был однозначным: силами только США и Англии справиться со всей военной машиной Японии было невозможно. Сравнительно скорое и победоносное завершение войны можно было обеспечить только при вступлении в нее Советского Союза.

На Крымскую конференцию Рузвельт прибыл с папкой, в которой лежала подготовленная для него «памятка» с напоминанием военного командования: «Мы отчаянно нуждаемся в Советском Союзе для войны с Японией».

СССР и Японию связывал пакт о нейтралитете, который Япония заключила, несмотря на ее союзнические связи с Германией. Во время войны с гитлеровцами соблюдение этого пакта Японией было для нас огромным благом. Для тех советских людей, кто знал о наличии такого пакта, существовал аргумент: СССР еще в апреле 1945 года объявил об отказе от него. Но умалчивалось об одной детали: СССР не разорвал пакт, а просто, как предусматривалось его условиями, за год до истечения срока действия пакта предупредил о том, что не будет его продлевать. До апреля 1946 года пакт оставался действующим. Объявляя послу Японии о непродлении срока действия пакта, нарком иностранных дел СССР В. Молотов заверил его, что до апреля 1946 года Японии опасаться нечего.

Без вступления Советского Союза в борьбу с последним агрессором второй мировой войны, таким образом, сражения продлились бы, возможно, годы, не только затягивая агонию японского милитаризма, но и продлевая страдания народов, томившихся в застенках «великой Японской империи», в безжалостных жерновах войны сотни и сотни тысяч, миллионы жизней.

Какое отношение имеет этот фактор к поискам ответа на вопрос о принятии Вашингтоном решения бомбардировать Хиросиму, а за нею и Нагасаки? Самое непосредственное: согласие Советского Союза выступить на стороне союзников предрешало исход войны на Дальнем Востоке. А следовательно, и устраняло какие бы то ни было оправдания атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки.

На Крымской конференции был принят документ, который, однако, оставили в секрете. Его содержание было предметом наисекретнейших переговоров, которые вели, в сущности, два человека — Сталин и Рузвельт. Речь шла о вступлении СССР в войну против Японии. Американские генералы полагали, что капитуляция Японии — перспектива весьма отделанная. Единственное, что могло сократить срок, как и размеры жертв и материальные затраты, — это вступление СССР в войну. Поэтому этот вопрос обрел, по крайней мере для Америки, первостепенно значение.

Высказывалось робкое мнение, что после поражения Германии Япония сложит оружие, но и эта перспектива была ненадежной.

Совершенно очевидно, что США и Великобритания в 1945 г. были не в состоянии своими силами принудить Японию к капитуляции. И не случайно, видимо, столь информированный человек, как командующий подводными силами США на Тихом океане вице-адмирал Локвуд, писал, что «большинство людей с нетерпением ждали вступления России в войну на востоке». 13 марта 1945 г. Макартур отмечал: «С военной точки зрения мы должны предпринять все усилия, чтобы вовлечь Россию в японскую войну до того, как мы дойдем до Японии, иначе нам придется принять на себя всю тяжесть удара японских дивизий и понести соответствующие потери…»

Доклад Объединенного разведывательного комитета о положении Японии подвергся обстоятельному обсуждению во время Потсдамской конференции. Его тщательно проанализировали начальники штабов США и Великобритании. В докладе подчеркивалось, что вступление СССР в войну на Дальнем Востоке может окончательно убедить Японию в неизбежности поражения.

Военные деятели США опасались, что отборные соединения японских войск — Квантунская армия — в случае высадки американских вооруженных сил на Японские острова смогут принять участие в боях на собственно Японских островах или оказывать длительное сопротивление в Маньчжурии, «если только Россия не вступит в войну и не вовлечет эту армию в бои». Ясно было одно: вступление СССР в войну с Японией предвещало быстрое ее окончание без применения США атомного оружия.

Так, Г. Стимсон утверждал, что решение определялось стремлением сократить сроки войны и тем «спасти человеческие жизни как американские, так и японские».

Характерно, что бомбардировка 6 августа Хиросимы не вызвала у военно- политического руководства Японии особой тревоги: не последовало никаких изменений ни во внешней политике, ни в оперативно-стратегическом планировании, даже не был созван Высший совет по руководству войной. В создавшейся обстановке японское правительство интересовалось прежде всего позицией Советского Союза. 7 августа из Токио в Москву была направлена срочная телеграмма, которая требовала от японского посла в СССР «выяснить советскую позицию как можно скорее». Верный союзническому долгу, Советский Союз не пошел ни на какие сделки с милитаристской Японией. В соответствии с соглашением о Дальнем Востоке, подписанным на Крымской конференции руководителей трех великих держав, СССР 8 августа официально объявил Японии войну, и на следующий день советские войска начали наступление из Забайкалья, Приамурья и Приморья.

После получения по радио утром 9 августа известия о вступлении СССР в войну японский премьер-министр К. Судзуки созвал заседание Высшего совета по руководству войной. На рассмотрение совета был вынесен вопрос о капитуляции. Судзуки заявил присутствовавшим: «Вступление сегодня утром в войну Советского Союза ставит нас окончательно в безвыходное положение и делает невозможным дальнейшее продолжение войны».

Какова была реакция японцев на применение атомной бомбы?

Приведем характерную для Японии сцену, описанную в дневнике японского врача, пережившего трагедию в Хиросиме. Действие происходило в больнице среди развалин города, где лежали сотни изувеченных атомным взрывом японцев и где каждый день умирали от непонятной болезни. Только что сам император выступил по радио с сообщением о капитуляции. Новость произвела впечатление.

«Постепенно люди стали шептать, затем тихо говорить, и, наконец, кто-то вдруг закричал: «Как же мы можем проиграть войну!»

За этим последовали взрывы негодования.

— Только трус станет идти на попятный!

— Есть же предел обману!

— Я предпочитаю умереть, чем испытать поражение!

— За что мы страдали?

— Те, кто умер, теперь не могут спокойно идти в рай!»

Даже автор этих записей, интеллигентный человек, врач-ученый стал испытывать те же чувства: «Сражаться до кровавого конца и умереть. Зачем пытаться жить с изуродованным телом? Не будет ли лучше умереть за свою родину и идеально завершить жизнь, чем жить в стыде и позоре?»

Таким образом, атомная бомба не сломила волю к сопротивлению даже у ее жертв. Напротив, как констатирует американский официальный доклад, «взрыв атомной бомбы вызвал волну ненависти и возмущения».

Современный японский историк Н. Рэкиси пишет: «Хотя США пытаются представить атомную бомбардировку японских городов как результат стремления ускорить окончание войны, в действительности эти бомбы, погубив огромное число мирных жителей, не привели Японию к принятию решения об окончании войны». И продолжает: не жертвы среди мирных жителей в результате атомной бомбардировки, а вступление в войну СССР обусловило скорейшее окончание войны.

Г. Трумэн утверждал, что атомная бомбардировка была осуществлена в соответствии с законами войны, так как она касалась военных центров. «Мы это сделали, — объявил Трумэн по радио, — и мы повторим это, если понадобится…»

Г. Трумэн никогда не отягощал себя моральными сомнениями насчет удара атомной бомбой по живым людям. «Именно мне пришлось решать, где и когда следовало применить атомную бомбу. Пусть люди не обманываются: я всегда считал эту бомбу военным оружием и я никогда не сомневался в том, что ее применение — мой долг. Самые высшие военные советники президента рекомендовали ее применение, и когда я посоветовался по этому делу с Черчиллем, тот без колебаний сказал, что он стоит за применение атомной бомбы, если это может ускорить окончание войны».

Премьер-министр Великобритании Клемент Эттли, который также разделял точку зрения Трумэна о необходимости применения атомной бомбы против Японии, оправдывался в своей книге «Сумерки империи»: «Мы ничего не знали в то время о генетических последствиях атомного взрыва. Я не знал ничего о радиоактивных осадках и обо всем остальном, что появилось после Хиросимы. Насколько мне известно, президент Трумэн и Уинстон Черчилль также ничего не знали об этих вещах… Знали ли или догадывались об этом ученые, непосредственно занимавшиеся этим вопросом, мне не известно. Но даже если они и знали, то, насколько мне известно, они не поставили об этом в известность тех, кто должен был принять решение».

8 мая 1964 г., празднуя свое 80-летие, Трумэн заявил представителям печати: «Я направил японцам предупреждение о том, что мы располагаем самой мощной взрывной и разрушающей силой в мире».

Какие претензии могут быть после этого к президенту Трумэну?

Конечно, соблазнительно спустя многие годы попытаться использовать шанс на реабилитацию.

Ну а как относились к этому пилоты, бомбардировавшие Хиросиму и Нагасаки?

Майор К. Изерли был одним из первых, кто увидел размеры совершенного злодеяния.

Друзья называли его «Покер фэйс» — человек с лицом игрока в покер, потому что в самых драматических ситуациях он сохранял спокойствие и лицо его оставалось неподвижным. Благодаря своим железным нервам он стал одним из лучших летчиков в американской авиации в годы второй мировой войны. Именно поэтому ему и было дано особо ответственное задание: провести над Хиросимой последнюю воздушную рекогносцировку и навести самолет, несущий атомную бомбу, на цель.

Он сохранял спокойствие и 6 августа 1945 г., когда под крыльями его самолета Хиросима превратилась сначала в ослепительный огненный шар, а затем исчезла, скрытая фиолетовым атомным облаком.

Когда в 1947 г. Изерли вернулся на родину, его ждали слава, обеспеченность, семейный уют, покой. Его чествовали на банкетах, засыпали подарками. Был снят кинофильм «Герой Хиросимы».

Но вскоре «героя» стала мучить совесть. Он спрашивал себя: зачем надо было сбрасывать бомбу, когда война уже шла к концу? Спрашивал и не находил ответа.

Тогда Изерли стал собирать все, что было опубликовано о погибшем городе: фотоснимки людей с обожженными лицами; отчеты очевидцев о том, что после взрыва в кипящей воде реки плавали трупы детей, свидетельства о том, что спустя пять лет после взрыва атомной бомбы тысяча японских матерей рожали мертвых детей, детей без глаз, с волчьей пастью, с руками, похожими на крылья летучих мышей.

Когда Изерли слышал слово «Хиросима», он оборачивался, словно его окликали по имени. Хиросима стала его двойником. Вернее, он стал двойником Хиросимы. По ночам его стали преследовать кошмары. Изерли отчетливо помнил и другой день — 9 августа 1945 г. — роковой день для Нагасаки.

Он скоро понял, что будущее для него скрыто за фиолетово-зеленой вспышкой взрыва. В 1950 г. после заявления Трумэна о ведущихся в США работах над созданием водородной бомбы, Изерли покушается на самоубийство.

Майора Изерли демобилизовали и направили в военный госпиталь для нервнобольных. Часами отсутствующим взглядом смотрел он в небо, неожиданно вскакивал, когда вдали слышал гул мотора, и убегал с криком: «Они идут! Они сбрасывают бомбы!» Это была мания преследования. Лечение не помогло. Невозможно было изгладить из памяти прошлое, усыпить совесть.

После выхода из госпиталя «национальный герой» превратился в уголовного преступника: он совершал подлоги, кражи со взломом, вооруженные ограбления. Однако он не думал скрываться и не интересовался добычей. Мучимый раскаянием, чувствующий себя ответственным за содеянное, Изерли не мог вынести, что его чествуют как национального героя. И он решил навсегда сбросить с пьедестала скомпрометированный образ.

Венский философ Г. Андерс, вступивший с Изерли в переписку и много сделавший, чтобы привлечь к его делу внимание общественности, отмечал, что «парадокс Изерли» в том и состоит, что ненормальными были признаны именно те поступки и реакции Изерли, которые с точки зрения разума, понятий о справедливости, человечности, совести как раз и являются единственно правильными и естественными. И Андерс подчеркивал, что ненормально в данном случае само общество, которое не понимает или не хочет понять Изерли, его правоту.

Клода Изерли поместили в психиатрический госпиталь потому, что он обратился к общественному мнению и откровенно высказал свое негодование всеми ужасами, которые были совершены в Хиросиме, а также в связи с подготовкой атомного оружия для еще более страшных преступлений. Это было наказание за смелость. Когда по собственной воле он оказался в госпитале в Вако, у него действительно было умственное расстройство. И он действительно совершил несколько незначительных проступков, чтобы перед лицом всего мира заявить о своей виновности. Его переписка с Гюнтером Андерсом помогла ему постепенно прийти в спокойное состояние, вернула ему ясность ума и открыла перед ним новые цели. Но чем нормальнее он становился, тем суровее были меры, принимаемые против него. Несмотря на усилия таких крупных деятелей, как Бертран Рассел и американский ученый Лайонс Поулинг, Изерли продолжали удерживать в госпитале.

В конце концов Изерли понял, что искупление его вины — в участии в общей борьбе за то, чтобы ужас Хиросимы никогда больше не повторился. Он обличал правительство, превратившее его в убийцу сотен тысяч людей, и всех тех, кто снова хотел сбросить атомные бомбы. Герой Хиросимы превратился в опасного для государства человека, которого нужно было изолировать от внешнего мира.

Ночью Изерли увезли в психиатрическую больницу «Сент-Инносенс» в штате Нью-Йорк. Там на него надели ручные кандалы.

— Мы вынуждены это сделать, чтобы он не выцарапал себе глаза, — пожав плечами, «объяснил» смотритель.

Впоследствии Изерли перевели в психиатрическую больницу Вако в штате Техас. Здесь от стал просто № А — 29 465.

Итак, в Изерли заговорила совесть, и его объявили сумасшедшим.

В начале августа 1985 г. в одном из особняков пригорода Лос-Анджелеса было найдено тело человека. Он совершил самоубийство, повесившись у себя в квартире. Этот в общем-то заурядный случай так и затерялся бы где-то на внутренних полосах калифорнийских газет, если бы не любопытная трагическая символика. С жизнью расстался 60-летний Пол Брегман, штурман самолета, сбросившего 9 августа 1945 г. атомную бомбу над Нагасаки.

Брегман ушел из жизни всего за пять дней до 40-й годовщины преступления. Говорят, всю жизнь он мучился, не мог примирить совесть с тем, что увидел из окна кабины много лет назад в утренней дымке, накрывшей огромный живой город с живыми людьми. Атомный гриб преследовал Брегмана. Избавиться от кошмарного видения он смог только после того, как лишился способности видеть, ощущать, жить.

Смерть Брегмана напомнила многим американцам, какую тяжелую моральную цену приходится платить стране за два первых и, к счастью, последних испытания атомного оружия на людях.

Совесть не очень мучила главных участников преступления. Тиббетс стал генералом американских ВВС. Суиней — тоже генерал. Их не душили по ночам кошмары.

Специальный корреспондент французского журнала «Фигаро-магазин» задал Тиббетсу множество вопросов, давая ему возможность изложить свое мнение не только о бомбардировках Хиросимы, но и об использовании ядерного оружия вообще. Ответы звучали спокойно и хладнокровно, как будто речь шла не о методах уничтожения сотен тысяч и миллионов людей, а о бейсбольных или хоккейных матчах.

— Я был очень счастлив, да — очень счастлив тем, что мне была поручена эта миссия. Ведь мне было всего 29 лет, и вот мне, молодому человеку, доверена экстраординарная власть и ответственность.

— Эту ответственность, которой вы так гордитесь, вы ощущаете и сейчас? — осторожно спросил корреспондент.

— Я считаю ее делом величайшего значения, — ответил Тиббетс. — Могу подтвердить и сегодня: я нисколько не сожалею об этом. Воспоминания о том, что я сделал, не вызывают у меня никаких угрызений совести. У меня за все эти годы не было ни одной бессонной ночи.

В октябре 1976 г. дослужившийся до бригадного генерала Поль Тиббетс вновь уселся за штурвал В-29. От трижды инсценировал атомную атаку перед 40-тысячной толпой в Харлингене (штата Техас). Целью этого шоу было собрать средства в фонд «патриотической» организации. Еще через несколько лет он, не моргнув глазом, во всеуслышание заявил, что готов, если потребуется, повторить бомбардировку. «С моей стороны было бы лицемерием сказать, что я испытываю угрызения совести» — откровенничал он.

Общественное мнение к атомным бомбардировкам отнеслось далеко не положительно. «Мир не готов к тому, чтобы иметь дело с атомным оружием»,— ответил Альберт Эйнштейн репортеру «Нью-Йорк таймс». Нильс Бор направил И августа 1945 г. в лондонскую «Таймс» письмо под заголовком «Наука и цивилизация». Кульминация письма приходится на тезис о том, что трагические последствия для цивилизации неизбежны, если атомное оружие не будет поставлено под эффективный международный контроль.

Говорят, что для истории 45—50 лет — это срок ничтожный. Такое утверждение, наверное, не совсем справедливо — это достаточный срок для осознания того, что свершилось. В конце августа 1990 г. в США в штате Невада два старых американских пилота открывали монумент, посвященный жертвам атомных бомбардировок, тем людям, кто погиб при разработке и создании ядерного оружия, кто пал на фронтах второй мировой войны. Одного пилота зовут Пол Тиббетс, и именно он выводил ни хиросимскую цель 6 августа 1945 года бомбардировщик В-29 «Энола Гей». Имя второго — Чарльлз Свини, он сидел у штурвала боевой машины 9 августа 1945 года над Нагасаки. Мраморный монумент на полигоне в Неваде — это не только черта под их прошлым, это память об общей беде.

В национальном архиве США долго хранилась телеграмма, из которой следовало, что США намечали сбросить на Японию незадолго до окончания войны третью атомную бомбу.

Телеграмма была передана на хранение городу Хиросиме американским управлением в Вашингтоне. Она имела пометку «секретно» и была направлена 10 августа 1945 г. генерал-лейтенантом Л. Гровсом начальнику штаба американской армии генералу Дж. Маршаллу.

В телеграмме сообщалось, что следующая атомная бомба того же типа, что и сброшенная на Нагасаки, изготовлена на четыре дня раньше предусмотренного срока и может быть доставлена морским путем из Нью-Мексико на о. Тиниан 12— 13 августа. Высказывалось мнение, что эта бомба может быть сброшена на Японию 17 или 18 августа при благоприятных погодных условиях.

В телеграмме не был назван объект бомбардировки. Но считают, что мишенью должна была стать Кокура, составляющая сейчас часть г. Китакюсю, или Ниигата.

В 1982 г. были рассекречены записи о создании взрывных механизмов и систем доставки первых атомных бомб, сделанные профессором Норманом Рамсеем, участником проекта «Манхэттен». В этих записях говорилось, что после бомбардировок Хиросимы и Нагасаки база ВВС на острове Тиниан, откуда взлетали бомбардировщики В-29, поддерживалась в состоянии полной боеготовности для дальнейшей сборки бомб на случай, если мирные переговоры закончатся ничем. Первую неделю после бомбежки Нагасаки программа испытаний на Тиниане продолжалась, и были подготовлены три незаряженных «Толстяка», точно такие, какие были сброшены на Нагасаки. В тот момент у США под рукой не было ядерного заряда, но он появился бы в соответствующее время.

Рамки «соответствующего времени» определены в книге Уайдена: «Сборочный конвейер Гровса был заведен на сбрасывание ядерных припасов после первого удара по Хиросиме неограниченно долго, и те, кто принял решение в Потсдаме, знали об этом. Оппенгеймер должен был получить свою первую урановую бомбу примерно первого августа. Первая плутониевая бомба… должна была быть собрана к шестому августа. Оппи получил бы вторую плутониевую бомбу к 24 августа. С начала сентября планы производства предусматривали изготовление трех плутониевых бомб ежемесячно. Начиная с декабря можно было ждать семь или больше бомб в месяц». Итак, только до конца 1945 г. на Японию предполагали сбросить, как минимум, еще 17 бомб.

Президент Трумэн писал в своих мемуарах об отданном 25 июля приказе сбрасывать дополнительные бомбы: «Этим приказом приводились в движение колеса первого использования атомного оружия против военной цели. Я принял решение, я проинструктировал Стимсона, что приказ останется в силе до тех пор, пока я не уведомлю его, что японский ответ на наш ультиматум представляется удовлетворительным». Предполагалось, что «удовлетворительный ответ» последует после 50 атомных бомб. «Программа сбрасывания 50 бомб никогда не фиксировалась на бумагу. Устные инструкции были даны Оппенгеймером Норману Рамсею, ответственному за доставку бомб, говорит автор книги «День первый. До Хиросимы и после нее».

Источник: Иойрыш А. И. Бомба. — М. : ЦНИИатоминформ, 2000