Прочитал я этот текст одной статьи, и честно говоря, психанул. Как правильно написали многие комментаторы – лютый бред. Но многие и еще добавили бреда. Вот вроде и “эти ваши интернеты” есть и свобода информации, а бреда по теме аварии на ЧАЭС все больше и больше. Видимо, надо всё-таки взяться за изложение того, в чем сам учувствовал.

Так уж сложилось, что весь май 1986 года я провел в длиннющей должности: зам командира взвода – командира отделения разведки отдельного взвода управления батальона РХБЗ. Батальон входил в 25 бригаду, учувствовавшую в ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. Так что все далее изложенное из первых рук.

Но перед тем, как начать, некоторые замечания:

1. В текстах не будет имен. Это связано с тем, что по прошествии времени какие-то имена я забыл, какие-то – могу перепутать, а кто-то не хотел бы увидеть тут свое имя по различным причинам.
2. Все, о чем я расскажу, я видел сам и участвовал сам. Но я не зря указал свою должность. Это истории именно замкомзвода и именно в мае 86 года. В другое время, в другом месте и на другой должности те же самые события могут выглядеть иначе.
3. Тем, кто будет требовать доказательств: Если я, к примеру, выложу скан своей карточки учета доз, что помешает сказать, что я ее в фотошопе смастерил?

Как я стал “ликвидатором”

Есть в армии такая штука: кадрированные части. Попросту говоря, то часть в которой техника и вооружение присутствует, а личный состав только в количестве, необходимом для охраны и подметания территории. В случае войны туда быстренько прибегают заранее назначенные военнослужащие запаса из близлежащих населённых пунктов, и разворачивают часть до полного состава. Военнослужащим этим зарание вклеивают в военный билет мобпредписание, где написано, что в случае объявления мобилизации, не дожидаясь повестки военкомата, надо прибыть по такому-то адресу и приступить к выполнению боевой задачи. Иногда проводятся даже учебные сборы на эту тему.

Вот такое мобпредписание осенью 1985 года получил и я. В соответствии с одной из своих воинских специальностей, командир отделения РХР, приписали меня к химбригаде, которая располагалась в районе аэропорта. На учебных сборах я, правда, побывать так и не успел.

В среду 30 апреля 86 года я пришел домой рано – на работе короткий предпраздничный день. В планах отъезд на вылазку на целых четыре дня. Но дома ждала повестка из военкомата. По сути, копия мобпредписания из моего военного билета. Про аварию на ЧАЭС я тогда уже знал. Тяжко вздохнул – вылазка накрылась – и отправился на сборный пункт.

На сборном пункте грузимся в автобусы и по мере заполнения отправляемся в загородный лес. Лес этот высадили в послевоенные годы. А в войну тут шли ожесточённые бои, от которых осталось множество следов окопов, блиндажей и капониров. Теперь они вновь пригодились. В армейских палатках, установленных в старых капонирах, получили обмундирование, ОЗК, противогазы. Оружие, правда не дали.

Разбросали по частям и подразделениям. Химбригада это несколько отдельных батальонов, каждый из которых отдельная воинская часть. Я попал в отдельный взвод управления батальона зам командиром взвода-командиром отделения разведки. Взвод включал в себя разведчиков (как позже выяснилось, не «радиационно-химических» – для этого в батальоне целая рота есть), радистов, телефонистов, писарей.

Зачем мы здесь всем уже понятно. Но вот как как это будет выглядеть, пока не знает никто. После озадачивания командиров подразделений выясняем, что выезжаем в сторону Киева завтра утром. До этого надо принять технику. Поскольку разведчики у нас во взводе не «радиационно-химические» БРДМ-2РХ или даже УАЗ-469РХ нам не положены. То есть, мне до утра делать нечего. Решил отпроситься у взводного и сгонять домой. Удивительно, но взводный отпустил. Впрочем, я такой умный был не один.

Выскочили на трассу, тормознули рейсовый автобус, маршрут которого проходил почти рядом с домом. Друзья, не дождавшись меня уехали на вылазку. Заскочил домой объяснил, что я «in the army now», захватил еды ( нет ужином нас покормили, но как же без этого) и двинул обратно.

Автобусы уже не ходили. Пришлось ехать на такси. Долго уговаривал таксиста и объяснял куда ехать. Когда доехали до места, там разворачивались еще две машины. Как уже в полной темноте я нашёл свой взвод, так и не понял. Но нашёл и завалился спать в старом окопчике.

Среди ночи меня разбудил взводный. Оказалось, у нас проблема: надо принимать радиостанции, а начальник радиостанции тоже отпросился в город и ещё не вернулся. Его роль пришлось исполнять мне, как почти закончившему 1 курс института по специальности радиотехника.

В темноте стояла шишига с радиостанцией Р-142 в КУНГа. На двери КУНГа висела пломба. Я обрадованно изрёк, что если опломбировано, то и проверять не нужно. Связной майор и двое его бойцов, сдававшие машину обрадовались ещё больше. Затем ящики с телефонами и катушка провода. Тут все более менее просто.

Теперь радиостанции Р-147 5 шт. Выдали какой-то длинный ящик. Спрашиваю где ещё 4. Говорят все тут. Чувствую: хотят нажухать. Открываю ящик. 5 антенн, 5 гарнитур и 5 пластмассовых коробочек, похоже, для батареек. А радиостанций нет. Ну матерого сержанта… в общем, не обманешь. Начинаю наезжать на майора. Тот, удивлённо пожимая плечами, достаёт из вороха упаковочной бумаги 5 коробочек, размером с две пачки сигаре и разъёмами. Про батарейки я решил уже не спрашивать. Собрав барахло и расписавшись за него мы быстренько свалили в темноту.

К утру подтянулись последние самовольщики. Некоторые в тяжёлом состоянии. После завтрака начали формировать колонну. Нашему взводу предстояло ехать в обычном городском автобусе. В колоне так же ехали БРДМы, АРСы, АДДК и прочая бригадная техника. А где-то в хвосте колоны была наша шишига.

За время марша на Киев были приведены в чувство все кто в этом нуждался, 4 раза рассказаны все известные анекдоты, на одной из остановок собраны все имевшиеся в наличии деньги (немного) и на них куплены сигареты и килька в томате. В полной темноте остановились где-то под Киевом. Командование долго не могло решить как проводить нашу колону через Киев. После полуночи наконец тронулись.

Утром мы въехали на окраину Чернобыля. И сразу поехали назад.

Лагерь возле с. Ораное

На подъездах к Чернобылю на встречу стали попадаться колоны автобусов, заполненных людьми. На въезде в Чернобыль нашу колону остановили. Рядом с трассой мы заметили палаточный городок по которому бегали какие-то военные, разбирающие палатки. Как вскоре выяснилось, этот лагерь был подготовлен для нашей бригады. Но уровни радиации высокие, и жить тут нельзя. Сколько это «высокие» я тогда так и не понял.

Колона развернулась и отправилась назад, километров на 20. Там свернули на поле и остановились. Вскоре подвезли снятый лагерь, и началось новое его строительство. Бестолковая беготня, вопли души, в общем, все как положено. На взвод выделили палатку. С помощью молотка… отставить, молотка во взводе не было. Ну как-то поставили. Тут то и выяснилось, что наша шишига, в комплекте которой должен быть пресловутый молоток, куда-то пропала.

Неожиданно над лагерем раздался истошный женский вопль. Как разведчик, я решил разведать, что происходит и направился к образующейся толпе. Несколько гражданских с истошно орущей дояркой орденоносцем (с ее слов) во главе пытались объяснить каким-то лейтенантам, что мы оккупировали поле для выпаса их коров. Попытки летех донести до штатских «смысл слова приказ» успеха не имели. Наконец появился кто-то из штаба бригады. Целый майор и вообще «мужчина солидный, а не как эти». Конфликт удалось уладить обещанием, что по окончании сборов вся территория силами бригады будет рекультивирована. Что интересно, тогда мы все в это искренне верили.

После отбоя выяснилось, что в начале мая по ночам бывают заморозки. А для борьбы с ними на вооружении взвода только платка и шинели, и этого явно не достаточно. Приходится стойко переносить все тяготы и лишения военной службы.

Утром строительство лагеря продолжилось. После завтрака появилась наша шишига. Как оказалось, принятый мной опечатанным автомобиль проехал километров 100 и заглох. Попытки восстановить его работоспособность разбились о полное отсутствие запчастей и инструмента. Из инструмента в наличии были топор и лопата. От колоны они конечно же отстали. Но с помощью шофёрского братства и убеждённости большинства советских людей, что родной армии надо помогать, мужики все же починились. До Киева, как всем известно, доводит язык, ну а дальше совсем рядом.

Вооружённые приехавшими лопатой и топором, с двумя отделениями разведчиков отправился на строительство летней столовой. Конструкция военной летней столовой незамысловатая. Ставится энное (в зависимости от необходимой площади) количество столбов, на которых делается крыша из брезента или какого либо подручного материала. Заведения повышенного комфорта могут быть по бокам обшиты подручным материалом.

Учитывая наш наряд сил и средств работа строится следующим образом: один копает ямы, второй обтёсывает бревна, остальные отдыхают. Через 10 минут смена. Мимо проходит группа старших офицеров с крепким мужичком в танковом комбинезоне без погон. Кто-то из них высказывается, что дескать, личный состав прохлаждается а не работает. Тут ни с того ни с сего срывается один из моих бойцов. В весьма экспрессивной манере он высказывается о службе тыла вообще и об особенностях обеспечения личного состава шансовым инструментом, а так же спальными принадлежностями так что спать приходится не ночью а днём, когда тепло. Одновременно я замечаю, что на фуражке у мужика в танковом комбинезоне присутствуют дубовые листья. Сообщение бойцу того факта, что перед ним генерал немного приводит его в чувство, и бурча что-то про то, что хоть генера, хоть нет, но ночью жутко холодно он берётся за лопату вне очереди. Генеральско-офицерская группа тем временем удалилась.

За время службы мне пришлось встречаться с разными генералами не реже, чем с лейтенантами. Я даже одного Главного маршала авиации знал (он меня правда не знал и не догадывался о моем существовании), но я обязан был знать его в лицо. В результате я пришёл к мнению, что генералы, в большинстве своём, люди очень достойные, к рядовому и сержантскому составу относятся уважительно. Так что я больше переживал за то, что б командир части по шапке не получил, что уже могло на нас отразится. Последствия же этого инцидента были, и весьма неожиданные.

Первый выезд

После обеда общее построение батальона. После доклада командиров подразделений происходит некоторое замешательство. Комбат объявляет, что батальон поучил команду выдвинутся на территорию АЭС. Но в наличие на 12 человек больше чем предусмотрено приказом.

– Кто не хочет ехать, выйти из строя! – командует комбат.
Строй напрягся, стало очень тихо, но никто из стоя не вышел. После паузы у комбата появляется идея.
– Больные, выйти из строя!
И снова никаких движений
– Что, все здоровы? – в голосе комбата звучит угроза.
– У меня насморк. – раздаётся откуда-то слева.
– У меня давление.
– Выйти из строя.
Набирается десяток больных.
– Ты, ты, и ты, – указывает на кого-то комбат, – выйти из строя!
– Товарищ майор, разрешите остаться. – звучит неожиданно.
– Тогда ты, – тыкает в следующего комбат.
– Товарищ…
– Отставить, – понимает свою ошибку комбат, – Командирам отделений получить дозиметры. Личному составу надеть ОЗК. Подготовится к погрузке. В моё отсутствие обязанности командира батальона в расположении исполняет командир второй роты. Разойдись!
Строй распался. За комбатом бросился молодой летеха – командир второй роты. Срываясь на фальцет он причитал:
– Как же все мои люди там, а я тут!
– Выполняйте приказ, лейтенант! – рявкнул комбат, и быстро ушёл, ворча под нос, что вот понабирают детей в армию.

Должен заметить, что ротный 2 после этого со своей ротой не расставался. И домой уехал с большей частью роты.

Как оказалось, надеть ОЗК у нас могут не все, а умники тут же заметили, что ткань ОЗК не может защитить от радиации. Пришлось провести мастер-класс и объяснять, что от радиации не защищает, но не позволяет радиоактивной грязи попадать на обмундирование, откуда её черта с два вычистишь. То есть будешь таскать радиоактивную грязь всегда на себе, а ОЗК легко моется, да и просто выбросить можно.

Попутно вспомнив учебку, рекомендую одеть ОЗК в виде комбинезона. По наставлениям на местности с радиоактивным заражением ОЗК одевают в виде плаща. В виде плаща в ОЗК не так жарко, а температура днем поднялась уже выше 20 градусов. Но в учебке мы не просто на время ОЗК одевали, мы в них жили. И я вынес из этой жизни, что плащ до пят совсем не та одежда, которая поможет, скажем, в преодолении полосы препятствий. Поняв в чем дело, взводный очень настойчиво рекомендует личному составу выполнять команды опытных начальников. Личный состав рот над нашим взводом похихикивает. Но когда звучит команда «По машинам!», самые догадливые начинают что то подозревать.

Колона грузовиков въехала в Чернобыль. И тут пришла команда остановиться и ждать. Пустой город производил весьма гнетущее впечатление. Стереотип мышления однозначно твердит что по городу должны ходить люди. Пусть не много, пусть не часто, но люди должны ходить. Тут же никого, только колона посреди улицы. Разговоры как-то сами собой стихли. В тишине простояли несколько часов. И тут поступила команда возвращаться назад.

В расположении нас ждали последствия утреннего общения с генералом в виде горы матрасов и одеял. Поверить в совпадение на дал рассказ наряда о том, что барахло привезли на двух Камазах, а из головного выскочил целый генерал с криком «де этот самый замёрзший? Пусть идёт разгружает!». Генерал этот оказался начальником тыла КВО.

А вот насколько «близкое общение» с высоким начальством повлияло на нашу следующую задачу я не знаю.

Осваиваем новые технологии

Перед отбоем взвод получает задание на завтра. С утра поступаем в распоряжение некоего подполковника, который будет ждать нас на трассе возле лагеря.

После сна почти в комфорте, спасибо службе тыла КВО, и завтрака остатками ужина, прихватив сухим пайком обед, вышли на трассу в сопровождении начальника штаба. Совсем скоро рядом остановился тентованый Урал. На прицепе у него была полевая кухня. Из кабины выскочил подполковник, которому и передал нас начштаба с рук на руки.

Забираемся в кузов. Там уже сидят капитан, старлей и трое солдат-срочников. Поздоровались как-то сдержано. На вопрос, откуда они, последовал невнятный ответ, что из батальона борьбы со стихийными бедствиями из горьковской области. Ну и ладно, мы, когда из учебки возвращались, всем рассказывали, что в велосипедных войсках служим, а на петлицах у нас шестеренки.

Приехали в Чернобыль. Заехали в одно место, другое. Подполковник и капитан выбирались из машины, спустя какое-то время возвращались, и мы ехали дальше. Наконец доехали до окраины и заехали в какие-то ворота. После осмотра капитан позвал старлея. Тот прихватил с собой какую-то коробку, оказавшуюся позднее радиометром, но совсем не армейским типа ДП5, пошел мерять уровни радиации на территории. Уровни порядка сотни миллирентген в час. Решили, что сгодится.

Срочники начинают разворачивать полевую кухню, а мы отправляемся осматривать территорию. Предприятие, на котором мы обосновались, называется Сельхозтехника. Мастерские, складской ангар, административное здание, ворота и проходная, есть даже столовая. В помещениях бросились в глаза новенькие стенды по гражданской обороне. Успели повесить!

Тем временем подъехал еще один грузовик. В кузове еще четыре котла для кухни какие-то бочки и мешки с надписью латиницей. Разгрузили все это. Для полевых кухонь нужны дрова. Пришлось обшаривать округу в поисках всего, что горит.

В это время срочники под руководством офицеров заливали в котлы воду и то, что было в бочке, досыпали содержимое мешков. Все это тщательно размешивалось. Примерно через час в котлах образовалась киселеобразная масса неаппетитного светло-серого цвета.

Подъехала поливалка. То есть универсальная машина ПМ-10 на шасси ЗИЛ-130. Мы нашли в хозяйстве насколько ведер и уже собрались заливать ее нашей «стряпней», но тут истошно заверещал водитель. Дескать, такую вязкость насос машины не потянет, только испортим машину.

К этому времени у нас собралось довольно много народу. Приехал наш начштаба, еще какие-то военные и гражданские. Устроили совещание. Пришли к выводу, что поливалки действительно не годятся. Долго спорили, пока не решили, что лучше всего подойдут пожарные машины. Приехала пожарная машина. Заправилась и уехала.

Весь день в поле, через дорогу от нас садились вертолеты. На внешнюю подвеску им цепляли большущие тюки и вертолеты улетали. Солдатский телеграф донес, что это песок который сбрасывают на разрушенный реактор.

К вечеру вернулась пожарная машина. С ней ездил на своем БРДМе наш начштаба. Он и рассказал нам, что киселеобразная субстанция это средство дезактивации. После того как на зараженные участки заливают эту субстанцию она застывает, образуя пленку, которая намертво склеивает верхний слой пыли, в том числе и радиоактивной. Таким образом пыль не разносится дальше. Кроме того, потом эту пленку можно содрать, скажем, бульдозером, и вместе с радиоактивной пылью вывезти в могильник. Придумали эту штуку в НИИ, который спецбоеприпасы разрабатывает (Горьковская область, говорите?) и использовали на полигоне для очистки небольших, в основном металлических поверхностей. Там несколько литров требовалось. Теперь решили попробовать и в больших масштабах. Результат оказался очень хорошим, и принято решение «расширить и углубить», чем завтра мы и будем заниматься.

В расположение батальона вернулись когда начало темнеть. Перед сном я с удивлением обнаружил что мой ДП-22А показывает 0, хотя , по моим подсчетам, какую то дозу мы сегодня точно набрали. Аналогичная ситуация была и с другими дозиметрами. Общественное мнение сходилось на том, что дозиметры неисправны. И только через несколько дней я понял в чем проблема, в очередной раз подтвердив справедливость эпического совета «Учите матчасть, ребята!».

Своих не бросаем

Каждое утро на выходе из палатки наш «гроза генералов» выдавал каждому по пачке сигарет, одну на троих банку кильки. Это из тех запасов, которые купили во время марша на Киев. Никто ему это не поручал. Он сам себя озадачил и внимательно следил за тем, чтобы никто не ушел обиженным.

Утро в Сельхозтехнике начинается с дурдома, но, имея вчерашний опыт, порядок наводится проще. Машины на территорию запускаются только тогда, когда понятно, что с ними надо делать и где; где и кто будет разгружать грузы, где и кто заправлять пожарки. Из части наших людей создаем бригаду разгрузки, а остальные становятся инструкторами по приготовлению пленки. К середине дня процесс приобретает осмысленный характер.

Только присел отдохнуть, как заметил, что застопорился выезд заправленной колоны. Оказывается, экипажи пожарных машин заявили, что никуда больше не поедут. Данным радиационной разведки они не доверяют, а вот им кто-то сказал, что до конца недели они не доживут. Выслушав все это, пожарный майор, который у нас был старшим от пожарных, взял ДП-5 и объявил:

– Я еду с вами. Иду впереди вас и контролирую уровень радиации. Если уровни радиации высокие, вместе уходим.

Пожарные одобрительно побурчали и двинулись к машинам.

Процесс, как говорил Генеральный секретарь, пошел. Сидя в курилке, мы со Взводным и начальником радиостанции наслаждались его (процесса) течением. Но тут появился расстроенный Комендант. Он был на совещании «наверху». Там приказали увеличить выход пленки. Возражения во внимания не приняли: «Если не увеличишь выпуск в двое, погоны и партбилет на стол!».

– Я понимаю, что заставлять вас двигаться в двое быстрее – бессмысленно. Надо придумывать что-то другое, – грустно закончил Комендант.

Своих надо выручать. Поэтому, собрав весь интеллектуальный потенциал нашего взвода, мы устроили мозговой штурм.

Первый результат штурма: нужна ночная смена. Ночью пожарки не работают, но можно все подготовить, развести огонь и утром не терять времени. Можно успеть заправить на одну колону больше. Подъехавший начштаба пообещал обеспечить ночную смену уже сегодня.

Далее пришли к выводу, что надо увеличивать объём котлов – 100л это ниочем. На задворках Сельхозтехники нашелся старый котел для разогрева битума. Следов битума в нем почти не осталось, а остаток вычистили. Залили соляру в бак (приличный запас соляры нашли на территории). После танцев с бубном запустили форсунки. Дело двинулось! Начштаба вспомнил, что видел такие котлы на окраине Припяти. Решили их привезти. Начштаба погрузил несколько наиболее здоровых бойцов в свой БРДМ и уехал.

Через несколько часов в ворота Сельхозтехники въехал ЗИЛ-133 в кузове которого стояло 2 котла. За ним ехал автокран. Котлы сгрузили, водителям выдали справку о том, что они выполняли особо важное задание правительственной комиссии и показали дорогу на выезд. Как мне позже рассказали, машины мобилизовали на просторах города Чернобыль. Начштаба, при поддержке нескольких крупногабаритных бойцов был очень убедительным.

Котлы оказались абсолютно новыми. Произведённые в Болгарии, они имели даже шнек для перемешивания битума на электроприводе. И они ни в какую не хотели запускаться. Среди людей из второй роты нашелся электрик. Он пытался из подручных средств подвести к котлу электролинию, а я запустить форсунки. Но сколько я не пытался – ничего не выходило.

День подходил к концу. Прибыла обещанная ночная смена. Взвод собрался ехать в расположение. Мы с электриком решаем остаться на ночь. Оставив указание присмотреть за ночниками, дневная смена отбыла.

Больше всего в этой ситуации меня задело то, что я, квалифицированный слесарь-сборщик, без пяти лет радиоинженер и не могу побороть какой-то примитивный механизм!

Выбившись из сил, я среди ночи завернулся в шинель и улегся спать прямо под котлом. Проснулся через час весь продрогший и злой. К тому времени электрик протянул линию и повесил над котлом лампочку. В свете этой лампочки я и обнаружил в одном из ящиков, приваренных к боку котла, дерматиновую папку с инструкцией. Как оказалось, прогрев форсунок дело ответственное. Нарушать порядок действий категорически нельзя. К рассвету котел заработал.

Приехали наши. «Гроза генералов» привез мне котелок каши, и проследил, что бы я его съел.

Первая колона пожарок выехала сегодня значительно раньше. Объём выпуска неуклонно рос. По сельхозтехнике разнесся слух, что на вертолетную площадку через дорогу прилетел министр обороны. Все напряглись, но нет, к нам он не заехал. Можно расслабиться.

В середине дня комендант подвел ко мне двух мужиков в гражданке.

– Это люди с киевского завода. Расскажи им, какие котлы тебе нужны.

Раздувшись от собственной значимости, я провел экскурсию и на пальцах стал объяснять, что нам хотелось бы иметь. Мужики внимательно слушали и что-то записывали в блокнотах.

Это было первое ТЗ на изделие, которое я выдал в своей жизни. А о скорости его реализации я тогда даже не подозревал.

Хозяева, вам дрова не нужны?

И снова ранний подъём, и снова грузимся в Урал на трассе.

По прибытию в Сельхозтехнику выяснилось, что все, что могло гореть, уже сожжено вчера. К тому же подъехавшая машина подвезла еще котлов. После отбраковки нескольких совсем уж бредовых вариантов подполковник, которого все начали называть комендантом Сельхозтехники, или просто Комендантом, предложил собрать дрова в жилых дворах.

– Это сильно похоже на мародерство и чревато трибуналом, – возмутился Взводный.
– Не мародёрство, а мобилизация ресурсов, – пояснил Комендант. – Потом подадите мне рапорт, по какому адресу сколько дров взяли.

Пока прикидывали, как это все организовать, появился начштаба. С собой он привел бойца, которого представил как водителя закрепленного за нашим взводом Урала. Теперь у нас есть персональный автомобиль.

На этом Урале и выезжаем за дровами. Выбираем дворы, где дров много и берем не больше трети. Дополнительная проблема – закрытые ворота. Ну не ломать же замки! Дрова приходится бросать через забор. Но и на этом проблемы не заканчиваются. Почему-то ни Взводному, ни, тем более мне, не выдали положенных командирских сумок. В результате полное отсутствие бумаги и пишущих принадлежностей. Приходится записывать адреса и количество изъятых там дров обгорелыми спичками на сигаретных пачках. Количество пишем на глаз, с округлением в большую сторону.

После возвращения в Сельхозтехнику, нашли в конторе бумагу и ручку, составили рапорт. Кто-то пошутил, что через пару месяцев нас снова призовут на сборы пилить дрова жителям. Да, тогда мы еще надеялись, что с аварией можно справиться за несколько месяцев, и города и деревни вернутся к нормальной жизни.

Разожгли котлы, приступили к работе. Часть людей занялась «приготовлением пленки» – так эту субстанцию начали называть. Остальные поехали собирать новую партию дров.

Приготовление пленки напоминает приготовление манной каши. Засыпать порошок в воду, надо постоянно помешивая. Далее тоже регулярно перемешивать, что бы не образовывались комки. Вот только если комки, всетаки образуются, родители вместо ребенка не съедят. Надо выбрасывать. А это перерасход импортного ингредиента. Поскольку жидкость довольно вязкая, а объём большой, все это требует значительных усилий. Добавьте к этому довольно жаркую погоду: днем температура не ниже +20.

За день несколько раз отправляем колону из двух пожарных машин в сопровождении БРДМа. А в конце дня старший группы товарищей из горьковской области сообщает, что завтра они с нами последний день, дальше мы все должны уметь сами. Вконец измотанные, вечером мы вернулись в расположение.

На подведении итогов было принято решение, что каждая рота выделяет нам на усиление по нескольку человек. Дело в том, что взвод, конечно, звучит гордо, но в реальности, во всех описанных приключениях участие принимали только разведчики и радисты, а писарям и телефонистам хватало работы в штабе батальона. Пару человек, правда, от этого откосили и присоединились к нам.

Еще каждому выдали «Карточку учёта доз радиоактивного облучения». Записи в нее решено вносить на основании расчётов. Делается это так: уровень радиации на местности, где выполняется задача, умножается на время выполнения задачи.

Утро началось с форменного дурдома. Много новых людей, много машин, подвозящих ингредиенты, дрова (их теперь привозят централизовано), и пожарных машин. Надо организовывать разгрузку, производство и заправку пожарок, количество которых все увеличивается. Вся эта радость ложится на плечи Коменданта, Взводного и мои. Есть правда пара взводных из других рот, которые командуют приданным на усиление личным составом, но они предпочитают машину дров разгрузить, но не встревать в руководство процессом.

На въезде организовали КПП, поставили контролёра. Это позволило несколько упорядочить потоки машин. Там же расположился дозиметрический пост. Дозиметристы не наши. Откуда взялись непонятно, наверное, Комендант знает.

В конце дня, когда напряжение немного спало, пристраиваюсь на КПП. Якобы проверить несение службы. У дозиметристов есть комплект ДП-22А в ящике с зарядным устройством. К нему прилагается инструкция, из которой я с удивлением узнаю, что дозиметр работает при уровне радиации более 2 Рг/ч. После ядерного взрыва уровни радиации сотни Рг/ч обычное дело (правда уровни быстро падают), но в наших условиях, при уровнях радиации менее 1 Рг/ч ДП-22А бесполезен.

Слабослышащим, слабоговорящим и слабо соображающим ехал я со взводом на персональном Урале в расположение. И искренне надеялся, что завтра будет полегче, ведь службу мы все же отладили. Раскатал губу! Кто ж знал, что завтра надо будет спасать Коменданта.

Мысли в День Победы

День 9 мая 1986 года для нас мало чем отличался от предыдущих. Утром поздравили друг друга и на выезд. В Чернобыле все еще висят флаги, которые развесили к 1 мая. Теперь они снова уместны. Начали цвести сады.

Наверное, в честь праздника день прошел спокойно. В расположение вернулись еще засветло.

Тут нам рассказали, что днем был праздничный концерт. За это время в расположении бригады был построен летний клуб – деревянная сцена с киноэкраном на заднике и, перед ней ряды скамеек. Выступал там ансамбль песни и пляски КВО. Первоначальная реакция у меня была довольно скептической. Но все, кто был на концерте, утверждали, что им очень понравилось. Я поймал себя на мысли, что и у меня на душе стало теплее что ли. С чего бы это, усевшись на лавочку возле нашей палатки, задумался я.

К тому времени каждого из нас, в большей или меньшей степени, но начинали одолевать мысли о некоторой нашей заброшенности, забытости что ли. Ведь в то время, когда мы тут занимаемся тяжелой, с мало предсказуемыми результатами для здоровья, работой, люди нашего обычного окружения продолжают жить своей обычной жизнью: после работы идут домой, в кино или ресторан, у них бывают выходные дни как, например, сегодня. Нас в этой жизни нет, а она (жизнь) не остановилась, не изменилась. Как же так? Ведь каждый человек где-то в глубине души считает центром мироздания именно себя, и исчезновение меня должно привести к краху этого мироздания, а ничего не происходит! Некорректность такого взгляда на жизнь легко объяснять другим, но вот попробуй объяснить себе!

Среди нас не было добровольцев. Если бы военком спросил: «А не хочешь ли ты, мил человек?» абсолютное большинство из нас ответило бы – «Нет!». Но нас никто не спрашивал. Мы просто не забыли, что «Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Вооруженных Сил, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни…». Но нет-нет, а и возникнет мысль: «Мы-то не забыли. А Родина про нас?».

Наверное, такие же мысли приходили в голову тех, кто служил в Афганистане. Может быть, об этом задумывались и бойцы на передовой времен ВОВ, хотя, тогда без всяких преувеличений, воевала вся страна, и это не должно было быть так остро. Но кто ж его наверняка знает.

И вот тут я и смог сформулировать свои мысли: этот, пропущенный нами концерт, и есть тот самый сигнал, что Родина о нас помнит! Поэтому он так понравился его зрителям, и даже порадовал тех, кто на него не попал.

Совсем по другому я теперь вспоминал все, что читал про фронтовые агитбригады времен ВОВ. Про поездки в Афганистан И.Д.Кобзона, А.Я.Розенбаума и др. я тогда еще не знал, а концерт А.Б.Пугачевой в и вовсе был в будущем.

Спасибо вам, деятелям культуры, которые ездили на фронт в составе фронтовых бригад, кто после победы мотался с концертами по дальним гарнизонам, ездил в Афганистан и Чернобыль. Отдельное спасибо ансамблю песни и пляски КВО состава 1986 года. Спасибо тем, кто организовывал эти концерты. Вы делали действительно нужное дело!

Вот такие странные мысли приходят в голову уставшего физически и морально бойца в праздник, когда получилось немного передохнуть.

Впрочем, о том, что Родина о нас не забыла, мы смогли убедиться еще не раз, хотя иногда сомнения и возникали.

А жизнь то налаживается!

Пока мы были заняты своими проблемами, жизнь на стояла на месте. Окружающая действительность стремительно приобретала черты упорядоченности и размеренности.

Еще в первые дни появились автолавки со всякими дефицитными в те времена вкусностями вроде консервов печени трески. С каждым днем их становилось все больше, и в лагере и в Чернобыле. Какое-то время они для нас были малоинтересны – все имеющиеся деньги мы потратили на запасы сигарет и кильки. Но почта работала. Стали писать письма домой, и вместе с ответами стали приходить и денежные переводы. Получить их можно было, сгоняв днем в Ораное. К тому времени мы могли уже себе позволить оставить в расположении одного-двух человек на полдня.

И еще о финансах. Согласно закону, выплата зарплаты военнослужащим, призванным на военные сборы, должна выплачиваться по месту работы. Это означало, что деньги можно было получить только тогда, когда вернешься домой. Но нам пообещали, и вскоре выплатили, командировочные из расчета 2р. 60коп. в день. Для молодежи отмечу, что буханка хлеба 1 сорта стоила тогда 16 копеек, а высшего сорта -20 копеек, болгарские сигареты с фильтром «Ту-134» – 35 копеек.

Существенно улучшилась ситуация с питанием.

Во-первых, в Сельхозтехнике реанимировали столовую. Туда из батальонной кухни в термосах доставляли сначала обед, а потом и завтрак и ужин согласно заявок старшин рот. Поскольку отдельному взводу старшина не положен, пришлось вспомнить, что был я когда-то старшиной группы. В столовой можно было поесть в человеческих условиях, и, что самое главное, в помещении было гораздо меньше пыли, в том числе и радиоактивной, которая попадает на пищу и, вместе с ней в организм. Важно это потому, что кожа человека великолепно защищает от альфа-излучения, а вот ткани внутренних органов такого свойства лишены.

Во-вторых, улучшилось и качество самого питания. Произошло это в результате серьезной воспитательной работы, которую провели с поварами и боевые товарищи и командование части. (Интересно, почему с поварами и им подобными всегда так?). Кроме того, были введены повышенные нормы питания: яйца не только по выходным, масло 40г в день, банка сгущенки на двоих в день.

Со сгущенкой получалась вечная проблема: съесть в один присест полбанки сложно, хранить открытую банку – тем более. Приспособились открывать несколько банок на всех, а остальные отправлять в запас.

Доедая свою порцию, как-то один из бойцов вздохнул мечтательно:
– Я бы еще баночку навернул, или две!
Остальные удивленно уставились на него.
– А пять сможешь?
– Только если с водой и хлебом.
Задумчиво посмотрев в потолок, взводный резко выдохнул:
– Несите!

Поедание сгущенки проходило в течение, примерно, часа при полной столовой болельщиков. Предложение представителям других подразделений скинутся своей сгущенкой, успеха не имело. Результат: пять банок съедено, ничего не слиплось, нигде не выступило и не посыпало.

В Чернобыле появилась новая проблема – собаки. В частном секторе, на который приходилась большая часть Чернобыля, дворовая собака – обычное дело. А при эвакуации многие их просто бросили. Голодные псы без человека быстро дичали и стали представлять реальную опасность. Милиции пришлось сформировать группы по отстрелу этих животных.

В это же время в Сельхозтехнике появился черный худющий щенок. Кличку ему, естественно, дали Рентген, продезактивировали. И он быстро стал всеобщим любимцем. Дежурным по КПП категорически запрещалось выпускать его за ворота, но щенок и сам предпочитал ошиваться возле столовой, где каждый выходящий считал своим долгом его покормить. Дошло до того, что те, у кого в гражданской жизни были собаки, возмутились и пообещали руки поотбивать тем, кто будет перекармливать собаку. Жизнерадостный и добродушный, щенок стал неким подобием кабинета психологической разгрузки.

В расположении бригады по вечерам заработал «летний» кинотеатр. Опять же для молодежи. Это когда есть будка киномеханика скамейки и экран под открытым небом. Сеансы (один, реже два) начинались когда темнело. Летними эти кинотеатры назывались потому, что зимой там сеанс не высидишь и они, поэтому, зимой не работали. Ходить туда можно было, когда было свободное время и желание.

Я сходил на американский фильм «Крамер против Крамера» с Томом Крузом в главной роли. Фильм понравился. Но когда, лет через двадцать, я его пересмотрел, он показался мне каким-то упрощенным, что ли.

Когда мы только начинали обживать Сельхозтехнику, как-то под вечер, дежурный по КПП привел гражданского, который рассказа такую историю. Он водитель. Его отправили в командировку в Чернобыль доставить рулоны марли. Он целый день мотался по городу, но никто у него эту марлю принимать не хотел. Вот он добрался до окраины города, и куда ехать дальше не знает. А ведь надо возвращаться обратно. Казалось бы, чем мы-то можем помочь? Оказалось, можем. Принимаем, решил Комендант. Взводный получил команду выделить кладовщика. Остальные двинулись искать подходящее помещение. Машину разгрузили, подписали водителю накладные и путевку и отпустили.

Марля оказалась эффективным решением проблемы головных уборов. Уставная пилотка больше годится для того, что бы руку к ней прикладывать. А вот чтобы прикрыть голову, когда целый день находишься на солнце возле котлов, лучше подходит кусок марли.

Кстати, о котлах. Через два дня после выдачи мною ТЗ, к нам привезли первый котел. Он имел объём куба два шнек для перемешивания, насос для выкачки, подогрев осуществлялся тенами. Тены и оказались его слабым местом. Они быстро перегорали. Конструкторы не учли, что теплопроводность смеси ниже, чем у чистой воды. Но хотел бы я увидеть современного «эффективного менеджера», которому такое под силу.

При подключении котла к электропитанию наш Электрик умудрился поймать дугу на руку. От санчасти он категорически отказался, сколотил бригаду электриков и руководил ею, указывая забинтованной рукой. Так он превратился в Главного энергетика.

Как распространилась информация о нашем складе, я не знаю. Но каждый день стали приезжать машины, которые привозили то спецодежду, то шанцевый инструмент, то еще что-нибудь. Все аккуратно пересчитывалось и приходовалось в тетрадку, которую даже прошили и пронумеровали.

Наличие склада решило и еще одну нашу проблему. Дело в том, что полностью отстирать радиоактивную пыль с одежды оказалось невозможно. С каждым днем форма становилась все более радиоактивной. Теперь появилась возможность ее менять. Вот только комплекты спецодежды на складе были гражданские. Но на это закрывали глаза. После одного из посещений Сельхозтехники комбат дал команду развернуть у нас АДДК. Теперь после работы стало возможным не только сменить одежду, но и помыться.

Наш взвод полностью освободили от «основного производства». Мы теперь «резерв главного командования». Машину там приехавшую разгрузить, или сгонять куда. В разгрузке машин мы почти достигли совершенства. На КАМАЗ уходило несколько минут. Стали появляться идеи, по возвращении домой, организовать артель и шабашить. Но иногда разгружать было лень, и тогда в ход пускалась военная хитрость.

На КПП прибывшим водителям объясняли, что за разгрузку отвечает «вот тот лейтенант». Водители направлялись в курилку, где обычно располагался наш взвод, и начинали объяснять, что их надо срочно разгрузить потому, что срочно и вообще. Водителей озадачивали подать машины под разгрузку. Когда водители возвращались, они попадали на перекур. Перекур это дело святое, приходилось ждать. Во время перекура начинался примерно такой разговор:
– А дозиметристы сегодня были?
– Были.
– И чего?
– Да говорят 25 Рг/ч. – число могло варьироваться в зависимости от наглости говорившего.

Водители начинали нервничать и намекать, что пора бы приступить к разгрузке. Им объясняли, что нервничать очень вредно для здоровья. И вообще, у нас перекур. Сей час докурим и все сделаем.

Когда взвод, наконец, выдвигался к машинам, они оказывались наполовину, а то и полностью разгруженными. Посокрушавшись, дескать, зачем же мужики так напрягались, взвод возвращался в курилку.

После майских праздников было объявлено, что предельно-допустимая доза облучения 25 Рг. После набора этой дозы будут отправлять домой. Примерно тогда же батальон получил дозиметры ДП-11 на весь личный состав. Некоторые пытались приладить его к ноге, что бы он набирал большую дозу. Но разница показаний все равно не превышала погрешности измерений.

Как-то, зайдя на склад, я застал там незнакомых полковника и двух майоров. Естественный порыв свалить как можно быстрее, был на корню зарублен Комендантом.
– Вот сержант тут с первого дня все организовывал, – стал объяснять комендант.

С его слов получалось, что вся наша работа держится на мне и без меня вода не отсвятится. Тут еще кладовщик начал ему поддакивать. Полковник дал команду записать должность, звание, ФИО, и меня отпустили.

По возвращению в расположение, к нам пришел парторг батальона (штатная должность). Мы уже давно выяснили, что работаем на одном предприятии, и он, на правах старшего товарища, меня опекал. Он рассказал, что писал на меня характеристику. Затем появился замполит и заявил, что когда приедем домой, одной бутылкой я не отделаюсь. Наконец, пришел из штаба наш писарь. Он рассказал, что по команде из политотдела округа он готовил на меня представление к награде из за чего чуть не пропустил ужин.

Награду я ждал еще примерно год. Потом ждать перестал. Не могу сказать, что я совсем не расстроился. Но где-то в душе я всегда понимал, что ничего выдающегося я не сделал и не зайди я тогда на склад, никто бы про меня и не вспомнил.

Мифы Чернобыля

Пришло время поговорить о мифах, которыми, как любое значимое событие, обросла ликвидация аварии на ЧАЭС. Не претендуя на серьезное исследование генезиса данного явления, попробую остановится на тех мифах, которые мне кажутся наиболее распространенными.

1. Водка.

Про то, что водка защищает от радиации, заговорили прямо с 26 апреля 1986 года. Почему так решило массовое сознание, я не знаю. В Чернобыле мне довелось разговаривать с врачом санчасти АЭС. Он рассказал, что молекула спирта, имея в своём составе свободный радикал ОН, может связываться с атомом радиоактивного стронция 90.

Стронций из организма не выводится, а вот спирт печень удалять может. Вместе со спиртом можно вывести и стронций. Но врач тут же добавил, что сопротивляемость организма радиации резко падает, если организм хоть немного чем либо ослаблен, в том числе, и похмельным синдромом. От самого же излучения, водка не спасает от слова совсем. От себя добавлю, что кроме стронция 90 при аварии было выброшено множество других радионуклидов, например йод 131. От накопления в организме йода 131 есть более эффективные способы. Но об этом позже.

Тем не менее, значительная часть населения до сих пор верит, что в 30-ти километровую зону въезжали только после выпитой бутылки водки. Не затихают рассказы о табличках на автомобилях «Осторожно, пьяный водитель!». А участник ликвидации аварии == алкоголик.

На самом деле вокруг 30-ти километровой зоны был введен строжайший сухой закон. Не только в магазинах было изъято любое спиртное, включая пиво. Компетентные органы провели разъяснительные беседы с населением, склонным к занятию самогоноварением. Их предупредили, что привлекать теперь будут по ст. 60 УК УССР Диверсия. На тот момент вплоть до высшей меры.

Когда я отправился на почту получать перевод, на встречу попался боец, оглашающий всю окрестность отборным трехэтажным. На вопрос что с ним, боец застонал:
– Ты посмотри, что она написала!

Не знаю как сей час, а тогда на карточке для денежного почтового перевода было место для краткого сообщения получателю. Там было написано; «Посылаю тебе 10 рублей. Водка у вас по 2 рубля, тебе хватит». ( Цена бутылки водки после развертывания «компании по борьбе» превышала 8 р.).

Ну а если немного подумать. Можно как-то управлять ротой, принявшей по полбутылки на рыло? А батальоном, бригадой? Что такое пьяный водитель на дороге знают сегодня все. А представьте, что на дороге только пьяные водители! Много машин доедет по назначению? А они ведь доезжали.

Ну и для любителей рассказывать, как перед выходом на крышу для сброса радиоактивных обломков людей поили водкой. Попробуйте провести такой эксперимент: примите указанную вами дозу, прикрепите к плечам 20 килограмм свинка (примерный вес защитного костюма), на лицо популярную нынче маску и очки для плаванья, в руки возьмите лопату. Теперь резко выскочите из квартиры на лестничную клетку. Быстренько подметите ее и вернитесь назад. Помните, что каждая лишняя секунда, проведенная на лестнице – несколько Рентген вам в карму. Результатами поделитесь, на pikabu, что ли.

2. С эвакуацией тянули до последнего. Людей морила «кровавая гебня».

На самом деле госкомиссия очень хорошо понимала, что эвакуация, это не выгнать людей из дома с детьми, стариками, больными, и сказать: «валите отсюда, кто как может и куда может». Эвакуацию надо было обеспечить транспортом, медицинским обслуживанием, питанием, жильём. А все это было обеспечено в невероятно сжатые сроки. Может кто-то сможет привести пример командно-штабных учений МЧС наших дней, где это сделали быстрее?

3. Людей отлавливали по ночам милиционеры, и под дулом автомата отправляли на ликвидацию аварии.

Вся наша бригада была развернута до полного состава практически з сутки. То есть меньше чем за сутки милиционеры отловили несколько тысяч вполне конкретных людей? Вы это серьезно? В дальнейшем может быть отдельных, весьма выдающихся экземпляров, в конце концов, на призыв иногда участковый и приводил.

Впрочем, распространению этого мифа весьма способствовала бушевавшая в стране перестройка. Очень быстро стало доблестью не честное выполнение своего долга, а умение откосить. Очень больно было видеть, как люди, которые достойно вели себя, начинали смущенно оправдываться: «Да если бы не милиция, да я бы не в жисть!». А предатели, по сути, с гордостью теперь заявляют: «Я вот умный – откосил, а он лох, судьба у него такая пусть в Чернобыле корячится».

4. В Чернобыль все ехали за деньгами.

В более поздние годы это, наверное, было во многом справедливо. Все же перестройка на марше. Но я не могу назвать не одного случая, когда деньги были мотивирующим фактором. О том, что в середине мая было принято постановление о дополнительной оплате в размере оклада/тарифной ставки, мы узнали перед самым возвращением. А о том, что за дозу облучения 25Рг и более положено еще 5 окладов/тарифных ставок я узнал только летом. Подтвердить эти права был тот еще квест. И все положенные деньги я получил только в октябре. Всего вышло 676,42 рубля – зарплата директора очень крупного завода.

Новые заботы

Есть глобальный закон: если все хорошо, жди неприятностей. Эти неприятности долго ждать не заставили.

Закончился основной ингредиент пленки. То есть совсем. Напомню, использовали мы японский. Так вот нам сказали, что в Японии его больше нет. Честно говоря, я не понимал, как такое могло случиться. Ну, закончился контракт, но можно же объяснить японцам. Уж кто-кто, а японцы должны понять. Правда, глядя с высоты прожитых лет, теперь думаю, что японцы могли не захотеть понять.

Узнали мы об этом, когда небольшой запас у нас был. Но хватило его на два дня. Которые прошли в сильном напряжении нервной системы. Тут выяснилась, что есть и наш отечественный аналог. Вскоре он к нам поступил. При чем, объёмы поставок превысили японские объёмы.

Но недолго мы радовались. С увеличением объёма резко упало качество. Гранулы в воде превращались в комки, и ничего с этим нельзя было сделать. От бессилия смены бились головой об стену. Рапорты по команде результатов не давали. Кто на просторах необъятной Родины изготавливал этот брак, мы не знали и напрямую связаться не могли. Производитель же наверно еще и гордился своей причастностью к важному делу. И тут, разгружая очередную машину, мы нашли мешок, на котором было написано: «Привет комсомолкам Чернобыля от комсомольцев Невинномысска!» адрес и телефон.

Не знаю, икалось ли «комсомольцам Невинномысска», но о том, что мы о них думаем, окрестности Чернобыля слушали очень долго.

К делу были привлечены специально обученные люди в штатском форме. Тут комсомольцам и их старшим товарищам наверняка икнулось. Но положение стало выправляться.

За всей этой суматохой мы прозевали, когда исчез наш начштаба. Учитывая, что наш взвод подчинялся непосредственно ему, наше неведение выглядело как-то не очень хорошо. Начали трясти наших писарей и узнали то, что знал уже весь, или почти весь батальон.

Оказалось, что постоянно мотаясь на сопровождение колон пожарок, при норме 25 Рг, начштаба набрал уже больше 30. Если набранная доза превышала 25 Рг, необходимо было отправляться в госпиталь. Но НШ отказался на отрез, заявив, что уедет только когда последний человек, который приехал вместе с ним, покинет часть. Наконец терпение у комбата лопнуло. На разводе он вдруг скомандовал:
– Батальон, Смирно! – и приложив руку к козырьку, – Товарищ капитан, приказываю вам немедленно отбыть в госпиталь!
Начштаба ничего не оставалось, как ответить:
– Есть!

В тот же день он отправился в госпиталь.

Тогда же мы начали замечать, что и в других подразделения не хватает знакомых лиц. Люди набирали предельную дозу и уезжали, кто домой, а кто в госпиталь. У нас же дозы только подбирались к 20 Рг. Посовещавшись с нами, Взводный пошел к комбату.

Вернулся он довольно быстро и расстроенным. Он отказался повторить то, что ему высказали замполит и парторг, которым выезд в 30-ти километровую зону был вообще запрещен (но иногда они все же ездили) и их дозы были совсем маленькие. А комбат просто сказал «Нет!». Но на следующий день взводный опять пошел к комбату, и комбат дал добро.

Завтра едем на станцию.

“А все кончается, кончается, кончается”

Наш Урал подъехал к административному зданию станции. Взводный пошел докладываться. Мы выпрыгнули из кузова размяться и осмотреться. Вокруг оказалось довольно много народа. Перед входом суетились какие-то киношники. Пару человек наших решили остаться в истории – попытались попасть в кадр, когда начали брать интервью у какого-то мужика. Насколько получилось, мы так и не узнали.

Вернулся Взводный. Принес пачку респираторов «Лепесток». Нас это очень обрадовало – по жаре ходить с армейским поролоновым респиратором очень неприятно. Общий инструктаж следующий: из помещений выходить только в крайней необходимости, респиратор на улице не снимать, менять каждые 2 часа, воду из под крана не пить (возле столовой в админкорпусе есть минералка). Всем по две таблетки и выдвигаемся. Пять человек вместе со мной остаются в помещении азотно-кислородной станции первого энергоблока. Остальные идут на другой объект.

Наша задача опять организационная. Есть бульдозер, который снимает слой грунта, предварительно обработанного «нашей» пленкой. Надо проследить, чтобы сделал он это качественно и подгребал кучи к металлическим контейнерам. Затем надо вызвать экскаватор, который все это загрузит в контейнеры, затем приходит кран и грузовик, цепляем контейнеры, кран устанавливает на грузовик. И грузовик отправляется к могильнику.

В это время я почувствовал, что меня начинает бить озноб, стремительно поднимается температура. Я ужасно испугался. Смотрю, окружающие тоже не ахти выглядят, но не переживают. Поделился свои ми страхами. В ответ услышал: «Ты что, в школе никогда не прогуливал? Несколько капель йода на кусок сахара, съел, и к приходу врача температура за 38. Врач справку выписал, через полчаса температура упала». Только тогда до меня дошло – причина йодистая терапия.

Как я уже говорил, вреди выбрасываемых из поврежденного корпуса реактора радионуклидов, большое количество йода 131. Йод накапливается в организме в щитовидной железе до определенного придела. Избыток йода выводится из организма. Чтобы не накапливать радиоактивный йод, надо забить щитовидную железу под завязку обычным йодом 127. Для этого и пили йодсодержащие таблетки, которые и вызвали кратковременное повышение температуры. Кстати, в научной среде правильно писать и говорить Иод. Ну да я не химик, вернее я военный химик. Мне можно и Йод.

Уровень радиации в округе порядка 1 Рг/ч. Но все очень неравномерно. Сквозняк приносит радиоактивную пыль от 4 реактора, и в местах ее скопления может быть гораздо больше. До самого 4 реактора от нас меньше километра по дороге, которая проходит вдоль всех четырех энергоблоков. Нет-нет, да и посматриваю туда. Только ничего там не видно.

С бульдозеристом нам не повезло. Морской, как обозвали его мои подчиненные. Это когда после бульдозера остаётся не ровная земля, а ямы и бугры, в которых собирается тот самый верхний слой, который надо собрать и вывезти. Приходится возвращать бульдозер и переделывать. Наконец справились. Подъехал «Беларусь» с ковшом, весь облепленный свинцовыми пластинами. Быстренько наполнил контейнеры. Возвращаемся в помещение.

На улице стоит жара. Май того года выдался жарким во всех отношениях. Отправили гонца за водой. Гонец принёс две бутылки. Вода кончилась, надо было с утра запасаться.

Наконец приехали кран и грузовики. Хорошо, что среди моих людей есть и бывшие стропальщики. Погрузка двухкубовых контейнеров прошла быстро и организовано. 6-ти часовая смена закончилась.

Отправляемся в санпропускник. Всю одежду на выброс, и в душ. Дальше выдают новую одежду: бельё и робу для сотрудников АЭС. Это очень хорошего качества джинсовый костюм белого цвета. Эх, почему тогда белая джинса была не в моде?! Дальше радиационный контроль, подробный, всего тела. Тех, кто фонит, отправляют мыться повторно. На выходе объединились с остальным взводом, грузились в подъехавший Урал, и отправились в расположение.

Следующий день мало отличался от предыдущего. Наученные горьким опытом, мы запаслись водой с утра. Под недовольными взглядами какого-то местного персонала наполнили минералкой свои фляги под завязку. Реакция на йод была уже привычна, да и менее остро выражена.

Осматривая новый фронт работ, я заметил двух мужичков, сидевших и куривших на бордюре (поребрике для ленинградцев) дороги, которая проходила вдоль энергоблоков. На моё замечание о том, что курить, да еще и сидеть тут не способствует здоровью, поучил ответ, который, в переводе на русский цензурный, означал, что я не их начальник, и не имею права отдавать им приказы. Ну что ж, в чем-то они правы, и у каждого своя судьба. Во время нашего диалога налетел очередной порыв ветра со стороны четвертого реактора.

После возвращения в расположение и вечерней проверки дозиметров выяснилось, что дозу 25 Рг набрали все, а несколько человек, включая Взводного и меня даже больше. У меня было 27. Значит, предстоит ехать в госпиталь.

Узнав об этом, я отправился к своему знакомому из второй роты, который как раз сегодня вернулся из госпиталя. Его рассказ нас не обрадовал. Госпиталь это такие же палатки, только с койками вместо нар. Делать там совершенно нечего. Каждое утро берут кровь на анализ и все. К тому же кормежка отвратная. Ехать в госпиталь не хотелось, хотелось домой.

И родилась идея переписать журнал и карточки. Писарь озадачен принести новые бланки карточек. Быстренько заполняем и Взводный подписывает. А вот взводному надо идти подписывать свою карточку к комбату. И тут случился облом. Комбат наотрез отказался подписать новую карточку.

О списанных 2 Рг я никогда в своей жизни не жалел.

Домой

Утром Взводный уехал в госпиталь, а мы стали готовится к отъезду домой. Тут у нас возник вопрос: а ведь у нас нет никаких документов, подтверждающих, что мы во всем этом участвовали. Нам должны были выдать справку для бухгалтерии на оплату и все. Выслушав вопрос, комбат быстро принял решение: Определи где и что в военном билете написать и дай команду своим писарям, пусть вносят записи личному составу. Так у нас в военных билетах отметки об участии «в специальных сборах по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС». Правда, новое государство в девяностые годы эти записи не признало.

Пока занимались этим вопросом, пришло невеселое известие: чистых машин для отправки нас домой, сегодня не будет. Сначала нас это не очень взволновало. К тому же, у нас появилась новая проблема. Нам выдали новую форму.

Постоянная смена одежды привела к тому, что лагерь бригады стал больше напоминать цыганский табор. И командование решило всех переодеть. Форму выдали не обычную. Внешне она напоминала форму, которую носили в 40 армии, Но это была специальная форма, для действий в условиях применения оружия массового поражения. В комплект формы входило бельё, которое было пропитано какими-то анти чего-то там составами. Носить его было невозможно. Куртка и брюки были снабжены множеством завязок и застежек, позволяющих до предела сократить попадание пыли под одежду. Кепка была снабжена отворотами для пристегивания к воротнику куртки, и имела в комплекте маску на лицо.

Вопросу как это все носить был посвящен остаток дня. Самым сложным оказался вопрос с ремнем. Попытка надеть ремень поверх куртки, приводила к превращению фигуры бойца в фигуру участницы русского народного хора. Отказаться от ремня было решительно не возможно. Во-первых, военнослужащий без ремня – это арестованный военнослужащий. Во-вторых, на ремне носится много чего полезного, как минимум флягу, без которой сложно обходиться. В результате, было принять решение носить ремень под курткой на бедрах, так, что та же фляга оказывалась уде ниже края куртки.

На следующий день выяснилось, что машин снова не будет. Это начало уже серьезно нервировать. Парторг батальона собрал взвод и подкинул новую задачу. Надо подготовить текст благодарственного письма на предприятие и написать письма почти всему личному составу батальона. Бурча себе под нос, взвод занялся новой работой. Письма писали на тетрадных листках, подписывали у комбата и отправляли по адресам из личных дел. Ко мне на работу письмо пришло, когда я уже вернулся, и вызвало небольшой ажиотаж.

А на следующий день у нас появился новый комбат. Начало своего командования он отметил попыткой на утреннем разводе отправить наш взвод на работы в 30-ти километровую зону. На мое возражение, что личный состав взвода, за исключением нескольких писарей и телефонистов при штабе, которых и сей час никто никуда не отправлял, набрал предельную дозу и должны быть отправлены домой, а не в 30-ти километровую зону, новый комбат, посмотрев на мои лычки заорал:
– Выполнять приказ! Распустили вас тут!

Вот тут я на несколько секунд растерялся, как, наверное, и несколько оставшихся командиров первого состава. Нет, если бы старый Комбат вышел перед строем и сказал что ни будь, вроде «Я знаю что у всех у вас есть 25 Рг, и вам давно пора домой, но надо сделать еще то-то и то-то. Кто готов ехать со мной, выходи к машинам на трассу!», то, если и не все, абсолютное большинство поехало с ним. Но старый Комбат был уже в госпитале. А у меня за спиной был наш взвод, за который я теперь отвечал. И набрав в легкие побольше воздуха, я срывающимся голосом заявил, что приказ противоречит постановлению партии и правительства, следовательно, является незаконным, и выполнять я его не буду. Воцарившуюся тишину прервал замполит – один из еще оставшихся старых командиров. Он начал что-то тихо говорить комбату. Кто-то дал команду батальону разойтись.

К нам подошёл парторг батальона. Сказал, что бы из палатки никто из взвода не высовывался. Так до вечера и просидели.

А утром 29 мая (как я узнал значительно позднее, из списков части нас исключили накануне) пришла долгожданная колона чистой техники для отправки нас домой. Несколько часов мы тряслись в крытых грузовиках. Куда едем, не очень понятно. Наконец колонна остановилась. Мы вышли и оказались на летном поле. Водители объяснили, что мы на аэродроме в Белой Церкви.

Рядом стояла пара Ан-12. Вокруг них ходили чем-то недовольные летчики. Наконец один из них направился к нам.

– Инструктирую один раз. На борт подниматься двумя колоннами. С мест без команды не вставать. Того, кто попробует закурить вовремя полета – высажу. На корабль!

Я оказался в самом конце колоны, и место мне досталось возле рампы там скамейки с небольшим наклоном. Сидеть было неудобно, но лететь оказалось не долго – около часа. Снова выходим на летное поле. Чугуев.

Нас ожидают автобусы. На них мы и добрались до казарм бригады.

Помятый прапорщик открыл нам ворота склада. Там в мешках хранилась наша гражданка. После месяца в этих мешках одежда имела такой вид, что все забросили ее в вещмешки и отправились по домам в форме.

На троллейбусную остановку нас пришло человек пять. Несколько ошалевшие от переезда и от того, что мы наконец дома, мы запрыгнули в троллейбус. Стояли на задней площадке и несли какую-то ахинею про то, что мы теперь что угодно ликвидируем, погрузим и разгрузим. На повороте меня прижало к стенке и, невольно обернувшись, я увидел, что все пассажиры собрались в передней части троллейбуса, а на задней площадке рядом с нами не было ни одного человека.

Просмотров: 1