Май 1986-го. Вызвали на очередные сборы. Но что-то уж слишком много народу: забили весь первый этаж медучилища. Информации – ноль. Взопревший, от суетливой беготни, военком, знающий, судя по всему, не больше нашего, скрашивает часы ожидания бесконечными построениями и перекличками:
– Иванов!
– Я
– Петров!
– Я
– ХАрьков!
…
– ХАрьков! Нет что-ли ХАрькова?!
Из заднего ряда: – Может, ХарькОв?
А… Да… ХарькОв… Разойдись.
И опять ждем. Вдруг, как сквозняком, по толпе: Чернобыль! Там же авария! Нас, наверное, туда. И хотя тут и там слышны возгласы: – Брехня! Не могут без нашего согласия! Как-то сразу поверилось, что не брехня, и что очень даже могут.
Постепенно, от вынужденного безделья, мужики начинают гоношить по карманам. Вот уже засылается гонец в ближайший “мучной”. Толпа мало по малу идет в разнос, сквозь гул голосов все чаще слышен мат и громкое ржание. Того и гляди прозвучит сакраментальное: А ты меня уважаешь?!
Капитан “сердцем чувствуя беду” прибегает к проверенной тактике – выбирает самого дюжего парня, и, вручив ему красную повязку, наделяет неограниченными правами: – Давай, Серёжа! Чтоб у нас тут был, как говорится, порядок в танковых войсках!
И Серёжа пускается на поиски возмутителей спокойствия. Предупреждая мужиков, чтобы сильно не шумели, дежурный движется от одной компании к другой. Везде встречает понимание, выраженное в стопаре горячительного. И всё вроде хорошо, но в голове занозой сидит мысль о так и не найденном нарушителе. “Ищите, да обрящете”. Серёжа подступает вплотную к чем-то не понравившемуся пареньку. И, как говорят в Одессе – вот он стоял, и вот он уже лежит.
Нокаутированный призывник все еще трясет головой, сидя на полу, а в поле зрения полпреда капитана по наведению порядка попадает еще один кандидат.
Ба!!! Да тут их, оказывается, просто пруд пруди. Не успел никто ничего понять, а призывной пункт уже превратился в Ледовое побоище с Куликовской битвой, вместе взятые. Ошалевший, от такого поворота событий, капитан, дрожащими руками вручает военник и отправляет домой не в меру ретивого блюстителя порядка, который, впрочем, не спешит воспользоваться свалившейся на его голову свободой, и все рвется закончить с кем-то разборки.
После такого переполоха призывной пункт погружается в транс, пока, наконец, не принимается решение на ночь распустить всех по домам.
На утренней перекличке недосчитываются пятнадцати человек.Военком брызжет слюной и хватается за кобуру: – Я же вас как человеков… Да, я же мог вам ночь половой жизни тут устроить! Как миленькие дрыхли бы на досках… Пошел вам навстречу… А вы… Гады нехорошие… Вы понимаете, что я этим дезертирам могу, как по закону военного времени… Тут его пламенная речь натыкается на флегматичное: – А вы в трезвяк позвоните. Может они там?
И они оказываются именно там.
Военком быстро решает вопрос, и похмельная орава, так и не сумевшая вчера добраться до своих домов, вливается в наши дружные ряды.
В полдень, буксовавшая до тех пор, тугая мобилизационная машина всё же кое как провернула свой маховик, и вдруг начала пластать со всё нарастающей скоростью.
Нас везут в часть, обмундировывают, сбивают во взвода, роты, батальоны. Мы снимаем с консервации технику, доукомплектовываем её и готовим к погрузке.
У меня в военнике стоит специальность химик-дегазатор, посему получаю должность командира расчета, и этот самый расчет, состоящий из четырех человек и водилы.
Иван Хмелёв – впоследствии мы звали его не иначе как Дед Хмелёв, за его, если и призывной, то уже на грани возраст, за рассудочность и деловитость.
Женька Свиридов – “Сверчок”, маленького роста, смешливый и жуликоватый.
Добродушный увалень Саня Зайцев – выделяется среди нас своей совестливостью, стремлением поступать всегда по правде. За что и получает кличку “Коммунист”.А позже выяснилось, что он и правда состоял в партии.
Славка Кравцов – “Славян”, донжуан, нарцисс, носящийся со своей внешностью как с писаной торбой, при всем при том балагур и душа компании.
И, наконец, жизнерадостный татарчонок Радик Хабибулин – наш водитель. Я думал, что Радик, это уменьшительное, но нет, у него и в военнике стояло Радик Каримович.
Три дня подготовки пролетели как один. Майская жара внезапно сменилась резким похолоданием и снегопадом. Наконец выдвигаемся на станцию. Всю ночь грузим технику. Мы так измотаны, что те кто не занят в погрузке или закончил её, спят тут же в снегу у вагонов, подложив под голову вещмешок.
Лишь когда чернота ночи сдвинулась к западу, уступив своё место хмурой серости неприветливого утра, наш эшелон, подобно отяжелевшему после обильной трапезы питону, зазмеился меж просыпающихся Уральских сопок.
Лежу на верхней полке, вперившись в проплывающий за окнами заснеженный пейзаж. За суетой последних суток тревога о предстоящем отошла куда-то на задний план. И я, вроде как, даже рад, что оказался втянут в череду столь важных событий. Меня и раньше посещала мысль, что вот другие люди, люди других поколений, участвовали в войне, поднимали целину, строили БАМ, наконец. А моя жизнь проходит слишком гладко. Как будто бы я в этой самой жизни оказался ни при чём.
Спросят – что же ты сделал такого важного, что совершил? Останется нукать, как в том бородатом анекдоте:
– Дедушка, а ты воевал?
– Ну!
– Что, ну?
– Ну, не воевал…
В конце второго дня пути наша дивизия прибыла в Гомельскую область. И хотя место базирования её выбрано внутри зоны отчуждения, основная наша задача – дегазация населенных пунктов вне тридцатикилометрового радиуса, где по прежнему находится местное население.
Продолжение по ссылке: Из воспоминаний ликвидатора
Просмотров: 1
