В свое время ведущей в отечественной кинофантастике была тема новых космических открытий и исследований, научного прогресса. Однако режиссер Константин Лопушанский для своего полнометражного дебюта избрал сюжет ядерного безумия Земли, крушения человеческой цивилизации. Почему? На этот вопрос может ответить только сам фильм «Письма мертвого человека» (cцeнарий К.Лопушанского при участии В.Рыбакова и Б.Стругацкого).
Желто-коричневый тон подземных бункеров, тревожный вой сирен, разрушенные городские улицы, одинокие фигуры немногих оставшихся в живых — в противогазах, с оружием в руках… В этих кадрах, снятых оператором Николаем Покопцевым, нет никакой приблизительности, фантастической условности. Режиссер выстраивает действие фильма в строго реалистическом, бытовом ключе.
В «Письмах мертвого человека» детали эти порой производят шоковое воздействие, как, к примеру, в сцене подземного детского госпиталя или в эпизоде, когда в пылающем после ядерного взрыва городе слышен беспомощный женский крик: «Кто-нибудь, дайте противогаз!»… Но иначе картина, несомненно, многое потеряла бы в эмоциональности яростного протеста против возможности атомного ада на планете.
Константин Лопушанский по сути обращается не к будущему, а к спроецированному воображением не столь уж давнему прошлому начала сороковых годов двадцатого века, когда вторая мировая война унесла десятки миллионов жизней, в том число миллионы детских. Потому вполне закономерными кажутся в фильме документальные кадры времен фашистской агрессии.
Картину, как за рубежом, так и дома ждал целый урожай кинонаград, а в прокате она собрала 9-миллионную аудиторию, что было очень неплохо для столь необычной и гнетущей авторской работы.
Итак, перед нами наглядная картина Апокалипсиса, пример того, какая жизнь нас ждёт, случись что, ну, к примеру, ядерный коллапс какой-нибудь. Здесь нам и весёлое житьё в подземелье, и занятия на “велотренажерах”, объединённых с динамо-машиной и прогулки в противогазах, и всевозможные недетские болячки, и повальное сумасшествие, и всюду проникающая смерть. Главный герой, Ларсен (в исполнении гениального Ролана Быкова), физик, лауреат Нобелевской премии, спасается от катастрофы в подвальном помещении того, что некогда было музеем. Вместе с ним последние свои дни коротает компания философов, один из которых спешит признаться в своей искренней любви к погибающему человечеству, другой – в лютой ненависти, третий загорается идеей создания новой цивилизации, основы которой странным образом будут ещё более разрушительны чем прежде, четвёртый вообще находит сложившееся положение приемлемым, и считает, что нужно лишь попривыкнуть, для чего достаточно походить в чём мать родила.
По версии Ларсена катастрофа стала следствием “одной забавной вещицы” – некий дежурный оператор ракетного центра, поперхнувшись кофе, не успел отменить боевой пуск. Вот так вот, из-за простой “чепухи” погибло человечество. И не нужно никаких копании в истории цивилизации, в природе нашего вида, поперхнулся кофе – и всё тут.
Мотив безысходности набирает силу в сценах, когда по затопленным подвалам неспешно плывут разбухшие рукописи старинных книг и научных исследований, когда профессор, понимая, что даже гениальные формулы уже никому не нужны, за несколько дней легко решает проблемы, над которыми десятилетиями бились тысячи крупнейших математиков и физиков. И наконец, когда некое официальное лицо в сером халате с бесстрастным выражением глаз отказывается принять в спасительный бункер детей, обрекая их на неизбежную гибель…
Ларсен сходит с ума по-своему – он пишет письма своему маленькому сыну. Мальчика, очевидно давно уже нет в живых, однако для Ларсена ребёнок остаётся единственным смыслом продолжать своё существование. В письмах к сыну Ларсен пытается оправдать человечество объяснением самому себе, как могло произойти то, что произошло. Через веру в человека, через размышления, математические расчёты и самоубеждение учёный приходит к идее о том, что наступившего конца света вовсе и не было, его не могло быть. А раз так, значит человечество продолжит свой путь, как бы это ни было невозможно.
Наивная надежда Ларсена сообщится детям, которых он приютил в своём убежище. После смерти учёного дети отправятся блуждать по пустынной земле, в поисках, видимо, чуда. Хрестоматийные кадры этого исхода будут символизировать то ли неувядающую надежду человека на спасение, то ли, подобно брейгелевским “Слепым”, обречённость человечества, то ли его гнетущее одиночество перед бескрайней и неизвестной вселенной.
И даже трудно сказать, чего больше в эпизоде, где профессор с детьми встречает новый год у елки, сымпровизированной из проводов и старых радиодеталей,— трагической печали или душевного тепла. Камера вглядывается в лица профессора и детей, а в них словно застыл невысказанный вопрос к зрительному залу: «Неужели вы допустите, чтобы это случилось?»…
Нередко говорят и пишут о фильмах безотносительно к их месту в современном кинопроцессе и в текущем прокате.
Просмотров: 1
